Кино и милитаризм

Буржуазия, конечно, превосходно понимает, какое огромное оружие влияния на массы имеет она в форме своей мощно развитой киноиндустрии.

Однако она пускает в ход это оружие очень хитро и умно. Прежде всего не существует никакой такой киноорганизации производственного порядка, которая непосредственно зависела бы от того или другого государства или той или другой официальной общественной организации.

Правда, в Италии существует некоторый киноцентр, находящийся под покровительством Лиги наций и долженствующий служить в общем прогрессу кинодела, способствовать всякого рода международным соглашениям в этой области, а также и идеологическому контролю. Этот киноцентр Лиги наций, разумеется, не может не быть напоенным тем же самым духом буржуазного лицемерия, который отличает Лигу наций во всех ее действиях. Известно также, что этот центр (непосредственно покровительствуемый фашистами) имеет более или менее тесные связи с католической церковью, которая в последнее время обращает все большее и большее внимание на кино как с отрицательной точки зрения, т. е. в смысле влияния на цензуру для устранения всяких неприятных ей тенденций из кинопродукции, так и с положительной стороны, т. е. в смысле непосредственного проведения католического духа в идеологии кино.

Все же даже такое учреждение, имеющее не столько производственный, сколько вспомогательный характер, и явно состоящее при политических организациях, старается сохранить формальную нейтральность и объективность, надеть на себя маску беспартийности.

Сама же кинопродукция находится в руках промышленников как таковых. Предприниматель готов торговать очень хорошими научными культурфильмами (в самом деле, есть очень много хорошего в этой области), готов торговать хроникой, в которую включается всякая всячина, готов торговать картинами, переполненными блестящими пейзажами, оперными ариями или сценами из жизни преступного мира, острой эротикой или прославлением добродетели, картинами религиозными и картинами антирелигиозными (чего, впрочем, не допускает цензура), картинами милитаристическими и картинами антимилитаристическими (что цензура кое–где пропускает даже охотно).

Однако когда вы ближе присмотритесь к чисто экономической тактике кинопроизводственников, вы не только увидите среди них ожесточенную борьбу хозяйственных и национальных объединений и весьма большую заботу о художественных и идейных свойствах их товара (прежде всего с точки зрения взаимоконкуренции и борьбы за массового зрителя), но вы увидите, что самое подчеркивание характера кино как чисто купеческого, коммерческого со стороны кинодельцов является в значительной степени маской. Я вовсе не хочу сказать этим, что отрицаю доминирующую роль жажды прибыли у кинопредпринимателя. Однако так же точно, как большое книжное издательство того или другого буржуазного предпринимателя, стремясь к большим прибылям, тем не менее налагает определенные оковы на своих писателей и лучше всякой цензуры прекращает неприятные для буржуазии литературные линии, поощряя другие, угодные для господствующего класса, так и кинопредприниматель — сознательный представитель своего класса — отлично понимает, что дело его двояко: с одной стороны — товар, такой же, как пшеница или кожа, а с другой стороны — искусство, сильно волнующее чувства людей, легко связанное с пропагандой тех или иных убеждений. Буржуазный предприниматель, конечно, не так глуп, чтобы не обратить внимания на огромную значительность для него именно этих двух, относящихся к «содержанию» его творчества, обстоятельств.

Но буржуазному предпринимателю даже выгодно заявление, будто бы он простой поставщик товара, будто бы он просто слушается заказов своего массового потребителя. Когда один из королей американской кинопромышленности давал интервью Немецким журналистам, он заявил, что Америка не нуждается ни в какой официальной цензуре, ибо сами крупнейшие промышленники, владеющие сетью театров, отбрасывают ту кинопродукцию, которая кажется им вредной с точки зрения морали.

Присматриваясь к кинопродукции, мы не сразу заметим в ней буржуазные тенденции. Прежде всего, буржуазия вообще боится дидактики, показать какую–нибудь тенденцию, дать публике понять, что ей дают политическое поучение, что ее хотят вести куда–то, как бычка на веревочке. Этого буржуазия не делает никогда. Она отлично понимает, что если бы такая тенденциозность в той или другой картине сказалась, это вызвало бы враждебную реакцию со стороны масс, за исключением той прослойки, которая и без того насквозь буржуазная и среди которой пропаганду вести глупо.

Развращение масс буржуазной кинопродукцией в главном идет по линии доставления бессмысленного развлечения. Бессмысленно развлекая за сравнительно дешевую плату, кинопромышленники отвлекают этим самым массы от постановки серьезных вопросов. Мало того, в своем бессмысленно–развлекающем материале кинопродукция дает такое глупое представление о жизни, такое бессвязное, далекое от реальности, преисполненное всяких трюков, неожиданных удач, выпадающих на долю бедняка, неожиданных наград добродетели, дает такое представление об обществе как бы невзначай, не настаивая, которое извращает истину, дезорганизует зрителя, заслоняет от него реальные впечатления его рабочего дня, его наблюдения над улицей, реальностью и вместо этого погружает его во что–то среднее между бессвязным миром случайностей и хорошо построенным обществом. Для этого бросаются на экран разнообразные я увлекательные пейзажи, головоломные авантюры, победоносные возбудители смеха и значительное количество красивых женщин.

Этого для буржуазии вполне достаточно. Этим главная цель кино достигается, этим не отвергается притом и другая научно–целесообразная пропагандирующая цель. Ведь рядом существует кино научное, техническое, школьное и т. д. То — одна область, а здесь область киноискусства, т. е. тонкая волна до границ бесстыдного и незаметного развращения сознания зрителей.

Однако буржуазный кинопредприниматель не ограничивается только этим делом, он не может пройти мимо серьезных киномастеров, которые пытаются сделать из кино подлинное искусство, некое высококультурное дело.

Существуют довольно широкие слои публики (при особенной удаче той или другой фильмы быстро расширяющиеся), которые ходят на такие художественные шедевры и платят за них хорошие деньги. Поэтому кинопромышленность выпускает некоторое количество фильм, которые должны сделать честь его фирме по серьезности своей темы и по продуманности, артистичности, эффектности своей формы.

Само собой разумеется, что здесь трудно дать то, так сказать, «чистое» (на самом деле как раз грязное) развлечение, о котором мы говорили выше. Раз уж дело пошло на искусство, раз уж возбуждаются серьезные и глубокие, незаурядные чувства в зрительном зале, то ясно, что и идеологическое содержание такой фильмы оказывается повышенным по отношению к такого рода «первоклассным» продуктам кинопродуктирующей буржуазии. Нужно задаться вопросом, какого же рода тенденции могут и должны здесь проводиться, а какие должны остаться под запретом. Можно с уверенностью сказать, что цензура обрушивается на заурядные кинофильмы очень редко. Разве в том случае, если допущено какое–нибудь порнографическое бесстыдство. Зато «шедеврам» приходится довольно плохо. Процент фильм, которые цензура зарезывает (потому что в них авторы перешли дозволенные границы, а кинопромышленник — проглядел или, привлеченный возможно большим барышом, затеял контрабандой провести нечто классово–сомнительное) — очень велик. Возьмем, однако, то, что остается после цензурной чистки (жертвами которой часто падали и продукты нашего кинотворчества). Сейчас я не думаю просматривать во всей широте эту продукцию и подвергать ее анализу. Я хочу остановиться только на одной ее стороне — на фильмах в их отношении к войне.

Война — вещь могучая. Мир пережил колоссальную войну и еще не успокоился от ужасных переживаний этого события. Кроме того, мир прекрасно знает, что буржуазные правительства готовят новую войну и что человечество отнюдь не застраховано от повторения кошмара 1914–1917 годов в усугубленном виде.

Все искусство, в особенности литература, театр, нет–нет да и возвращаются к вопросам войны. Мелкобуржуазный пацифизм, основа которого прежде всего ужас перед войной, ужас перед возможностями ее возвращения, — это чрезвычайно широкая стихия в современном европейском и американском обществе.

Кинопродуциант не мог о ней не заговаривать. Производить пацифистские фильмы (вроде когда–то прогремевшей «Нетерпимости» Гриффита или «Большого парада» Видора) — дело чрезвычайно выгодное. Это дает хороший барыш и устанавливает большие симпатии весьма широких масс публики к данной фильме. Но это течение встречает другое, также могучее течение — течение милитаристического патриотизма. Никогда не может буржуазия отказаться от развития патриотических чувств воинственного характера. Трудно, конечно, через посредство фильмы прямо проводить какие–нибудь живоглотные империалистические идеи, проповедовать право наступательной войны, но говорить о славе своего оружия в победе и поражении (как, например, в немецкой фильме «Потонувший флот» или недавней «Фредерикус Рекс») — это, разумеется, в высочайшей степени подходяще. В обоих случаях буржуазное кинопроизводство осторожно. Оно не переступает той границы пацифизма, от которой пахло бы, например, нашей коммунистической серьезностью в деле действительной организации таких мер, которые могут прекратить войны на земле. В своей же милитаристской пропаганде буржуазия также боится грубых штрихов. Она довольно тонко впивается в сознание своих зрителей, наполняя их мозги ядом той угорелой любви к отечеству, за которой сейчас же следует приступ ненависти к людям других национальностей.

Говорящие фильмы в этом отношении только расширили возможности такого рода пропаганды. Мы имеем в последнее время весьма значительные продукции в области звуковых и говорящих фильм, направленных по двум вышеприведенным линиям.

Как продукт мелкой буржуазии с ее пацифизмом и как товар для широчайших рабочих масс — мелкая буржуазия Америки создала при посредстве известного немецкого режиссера Пабста¹ на тему прогремевшего романа Ремарка «На Западе без перемен» самую сильную пацифистскую фильму, какой до сих пор не видел международный экран.

Кажется, здесь собрано все для того, чтобы сделать войну ненавистной. Прекрасно изображены легкомысленные крикуны шовинизма, храбрящиеся в тылу за счет неимоверных страданий молодежи на фронте. Грубость командного состава, доходящая до издевательства над солдатской массой, вся совокупность ужасающе больших и унизительно мелких переживаний, которые постепенно разрушают нервную систему человека, попавшего в когти войны, а главное, совершенно неимоверно раздавливают вас — получаются изображения самих полей битвы.

Когда вы видите, например, наступление широких линий французов против немецких окопов и когда из этих последних начинают «поливать» наступающих огнем пулеметов, когда вы слышите их зловещий треск, вопли падающих, когда вы видите, как людей косит, разрывает этим металлическим градом, — вы, действительно, чувствуете себя потрясенным. Но люди наступают. Через убитых и умирающих бегут новые шеренги оголтелых людей с искаженными лицами, выпученными глазами, открытыми ртами. Они скачут навстречу смерти, одержимые ужасом и злобой, и когда дорываются до противника — с остервенением ниже всякого звериного инстинкта, обрушиваются они на человека — врага.

Сам конец фильмы оставляет вас в состоянии подавленности. Немецкий интеллигентик–солдат видит бабочку, которая летит над краем его траншеи. Ему хочется поймать ее, как–то приласкать этого радужного воздушного вестника существующей где–то радости, и он осторожно тянется за прелестным маленьким существом. А в противоположной траншее его заметил уже француз с очень добродушным видом, может быть, какой–нибудь сельский учитель. Немедленно хватает он свою винтовку и с хитрым лицом игрока тщательно–тщательно целится сквозь оптическое стекло в своего… врага. Вот уже рука почти коснулась бабочки, и как скошенный падает бедняк с пробитым пулей лбом.

Как известно, эта фильма вызвала невероятное негодование в рядах немецких националистов. Совершенно облыжно посчитали они ее почему–то оскорбительной именно для германское армии. Конечно, ничего оскорбительного для германской армии в ней нет. Это самая настоящая стопроцентная мелкобуржуазная пацифистская фильма, То, что оскорбило здесь немецких национал–социалистов, это, конечно, деградация войны, изображение ее безобразий и ужасов. Немецкие же националисты стараются своей политикой именно на прославление войны как чего–то священного, как высшего долга. Им кажется поэтому, что показывать такие фильмы народу, который должен собрать все свои ужасы, считаясь с неизбежной необходимостью в близком будущем вооруженной рукой ценой каких угодно жертв вырвать назад знамя победы, — значит развращать этот народ.

Страны–победители, с удовольствием допустившие у себя пацифистскую фильму (по их мнению, столь же безвредную, как женевская подготовительная конференция по разоружению, не преминули пригвоздить немцев презрительными упреками в том, что вот они–де и показали свой неслыханный воинственный азарт, свою кровожадность, свою приверженность к бойне.

Но мы должны определенно сказать, что антимилитаристская фильма Ремарка — Пабста, с нашей точки зрения, имеет свои полезные, но имеет и свои вредные стороны. Хорошо, что она показывает неслыханные черты войны, возбужденной капиталистами для передела мира между их хищными шайками, но скверно то, что, смотря такие фильмы, иной молодой человек, пожалуй, действительно ужаснется настолько перед картиной войны, что погрузится в какую–нибудь толстовскую жвачную мораль и в разные безотносительные «не убий». Между тем наше время далеко не пацифистское. Нам еще действительно предстоят войны. Если можно сомневаться в том, была ли бы сколько–нибудь оправданной война в Германии против ее национальных угнетателей, то уже совершенно несомненно надо признать священнейшей войну угнетенных классов против их подлинных угнетателей, против буржуазии всего мира.

Теперь возьмем другую фильму — прекрасно сделанную американскую картину под названием «Летающий флот». Здесь дана небольшая любовная комедийка, совершенно непретенциозная, — обычная борьба двух соперников из–за руки красавицы. Такая же простая, как прост по основному рисунок подобного же треугольника, скажем, в «Хлебе» Киршона² Но не в этом сила (как не в этом сила и в «Хлебе» Киршона). А сила в том, чтобы изобразить необычайную поэзию техники войны воздушного флота. Нам представляется подробно школа кадетов–пилотов, их экзамен, испытания, постепенный отсев неподходящих людей, постепенная выработка настоящих людей–орлов, их ловкость, находчивость, отвага, их прекрасная товарищеская связь, готовая на самоотверженность, их высокая дисциплина, беззаветная преданность родине, — все это в картинах исключительной силы показывается зрителю.

И кто же из молодежи, смотря на всю эту поэму усилий, побед, подвигов, не будет думать о том, что нет участи краше и нет призвания благороднее, чем участь и призвание военного летчика.

Ни одного слова не говорится в фильме о том, что эти пилоты будут бросать бомбы в американских колониях или где–нибудь среди непокорных жителей полувассальной Южной Америки. Ни одного слова не говорится о тех ужасных боях в воздухе, которые будут когда–то произведены из–за барышей капитала. Об этом умалчивается. Но поэтическая сторона подготовки, но игра человеческой отваги, на лоне природы, как никогда завоеванной человеком–птицей, — вот это вам дано.

Замечательно характерны такие фильмы, в которых обе тенденции искусно сливаются в одно. Например, знаменитая американская (не звуковая) картина «Соперники», которая потом переделана была в нашумевшую пьесу. В ней тоже изображается очень много военных ужасов. Но в конце концов ее, когда два соперника (и тут, конечно, треугольник) находятся в кульминационном пункте их борьбы за женщину, на экране вдруг появляется трубач, а потом даже только труба, только одно блестящее медное жерло трубы горниста. Эта труба зовет вновь драться. Она призывает исполнить свой долг, т. е. убивать и умирать в угоду золотому мешку, и тогда патриотизм побеждает все колебания. Забыта любовь, забыта ненависть, забыт простейший человеческий страх, забыта колоссальная физическая усталость тела. Трубят в трубу, и солдаты, рабы, в сердце которых удалось воспитать через лживые понятия долга перед родиной преданность «интересам» хозяина, бросаются исполнять его преступную волю. И что же — это движение «возвращения к долгу» под медные звуки призывной трубы государства вызывает аплодисменты зрительного зала.

Так ведет свою пропаганду в области милитаризма буржуазия. И барыши не забывает, и идеологию блюдет. И даже упреков в явной тенденциозности не боится: все–таки всегда может сослаться, что она дает всего понемногу, что она… объективна.

1931 г.