В редакцию БСЭ. Письмо 5

<1933 г.>

Дорогие товарищи,

я все еще не могу принять личного участия в дискуссии по поводу присланного мне вами интересного материала по теме «Эстетика».

Посылаю мой довольно обстоятельный отзыв об этом материале.

Вариант первый

Часть первая. История эстетики. По поводу этой части я прежде всего должен сказать, что она изложена почти сплошь необычайно тяжелым и абстрактным языком. Я прекрасно понимаю, что кратко изложить, например, критику силы суждения Канта так, чтобы это было популярно, — очень трудно; однако энциклопедический словарь обязан держаться на известном уровне. Местами изложение автора трудно даже для привычного человека, а для малоискушенного может показаться прямо какой–то абракадаброй. Уж не знаю, как быть: переделывать слог — значит переделывать всё. Между тем, работа неплохая. Не согласился бы автор еще раз перечесть ее и постараться немножко облегчить изложение?

В связи с этим находится другой общий недостаток этой части: автор как будто сбивается на то, что история эстетики — это история университетских курсов о ней и специальных гандбухов* по ней. Конечно, я не утверждаю, что он всюду придерживается этой лжеакадемической линии, но все–таки на выделение эстетических взглядов из отдельных художественных школ и их вождей он чрезвычайно скуп, а «профессорам» уделяет, пожалуй, больше места, чем нужно.

* руководство (нем. Handbuch).

Отсюда досадный пробел. В Англии, например, после довольно подробного изложения сравнительно слабых эстетиков до Гетчесона ¹ — оказывается, что больше никакой эстетики нет. Англичане дальше совершенно не упоминаются, или, вернее, один раз упоминаются имена Верка ² и Юма. Спрашивается, почему они менее интересны, чем какой–нибудь Гом ³ или Гогарт?⁴ Далее, вовсе нет справки об интересной эстетической работе Грант Аллена, которая своеобразно резюмирует тенденции Гексли, Дарвина и Спенсера.⁵ Ни слова об английских романтиках, а между тем Кольридж и Карлейль представляют известный интерес. Еще менее простительно, что нет ни слова о новейших, прогремевших на весь мир теоретиках искусства: Моррисе, Рескине, Уайльде. Поистине англичане могли бы посетовать на то, что их эстетическую мысль обрезали в XVIII веке.

Нечто подобное видим мы и с Францией. От Дидро до Тэна ни одного имени, но разве можно обойти такой важный факт, как борьбу классиков с романтиками? Разве можно не сделать хотя бы маленькой вытяжки из Гюго, из Сент–Бева? Считаю большим упущением отсутствие хотя бы упоминания о Брюнетьере и полное игнорирование, в конце концов, наиболее нам близкого эстетика — позитивиста Шарля Гюйо.

Думается, что следовало бы сделать вытяжку относительно взглядов на искусство натуралистов: Флобера, Гонкуров и Золя. Упомянуть об эстетике декадентской и об эстетике футуристической, а также об эстетических домыслах нынешних сюрреалистов.

Что касается немцев, то здесь поражает отсутствие всякой попытки резюмировать хотя бы в нескольких общих положениях эстетику Гёте. Почему Шиллер есть, а Гёте нет? Одна уже переписка между ними есть огромная эстетическая ценность. В связи с этим укажу, что совершенно опущен голландский эстетик Гемстергейс,⁶ основную эстетическую идею которого Гёте одобрял, а вышеназванный Грант Аллен развернул.

Считаю также большим упущением отсутствие попытки резюмировать основные взгляды на искусство Ницше; его влияние в этой области в настоящее время совершенно несоизмеримо больше, чем влияние некоторых немецких эстетиков, которым внимание уделяется.

Но и в этой «университетской» эстетике есть огромный пробел: мы, в сущности, ничего не находим о современной эстетической науке. Таких мыслителей, как Дильтей ⁷ или Гильдебранд ⁸ и Вельфлин ⁹ можно было бы выделить, а об остальных по крайней мере сказать то, что они и сами иной раз говорят: именно о пестрой неразберихе в богатейшей по количеству современной немецкой литературе по эстетике и теории искусства.

Очень хвалю автора за то, что он дал обстоятельное изложение эстетики Чернышевского. Но можно ли совсем обходить книгу Толстого «Об искусстве»?

Мне казалось бы, что хотя бы некоторые из этих пропусков автор легко мог бы заполнить без чрезмерного увеличения своей статьи. Ведь в каждом случае дело идет о трех — десяти строчках.

Часть вторая. Об этой части, посвященной Плеханову, — ничего не скажу.

Часть третья. Эта часть радует меня. Она полна свежих мыслей л изложена гораздо яснее и привлекательнее. Автор правильно задался целью (хоть и смелой) — дать абрис марксистско–ленинской эстетики, которой, как известно, в систематическом виде еще не существует.

Я хотел бы только обратить внимание автора на несколько спорных мыслей: например, на гранке 87–й очень неуклюж второй абзац о «гениальных достижениях кисти Рембрандта». Во–первых, смешно звучит, что кисть Рембрандта усилила восприимчивость людей по сравнению с первобытным состоянием. Ведь и до Рембрандта люди уже не были первобытными.. Во–вторых, глубокая мысль Энгельса о том, что само производство, в частности художественное производство, развивает вкусы публики,¹⁰ изложена так, что она сбивается на мысль Уайльда, будто бы гений спонтанно открывает заурядным людям нечувствительные для них без него красоты природы. Этот абзац нужно переделать.

На гранке 89–й сказано, будто бы в XVII–XVIII веках «крестьянин и ремесленник не вводились как тематика ни в искусство, ни в литературу, ни в театр». Это совершенно неверно. Их вводили и до XVII века и в указанную эпоху, но как шутов, как тривиальное начало.

На 93–й гранке напрасно отождествлено понятие прекрасного и красивого. Венера Медицейская прекрасна и красива, а пьяный сатир прекрасен, но не красив. Мысль будет понятна автору, тем более что он сам на гранке 94–й говорит о «художественно прекрасном выражении отрицательных сторон действительности».

В общем, эта часть была бы совершенно хороша, если бы читателя не подстерегал сюрприз на последней, 101–й гранке, где мы читаем: «Не должно отождествлять эстетику, в частности марксистскую, с марксистской теорией искусства. Эстетика, во–первых, должна изучить и объяснить саму природу эстетического восприятия и т. д.; во–вторых, объяснить эстетическую природу искусства, развивать эстетические представления людей; в–третьих, объяснить различные формы противоречия между содержанием и формой искусства».

Вот тебе и на! Но ведь решительно всё, что писал автор, относится именно к теории искусства. Об этих трех задачах он нам решительно ничего не сказал. Что такое «сама природа эстетического восприятия»? Что такое «развитие эстетических представлений людей» и т. д.? На различных страницах читателю попадается несколько царапающее его выражение: эстетические категории, эстетические чувствования, но о них он ничего не знает.

Мы полагаем, что эстетика, теория и история искусства должны трактоваться вместе, как в величайшем до сих пор (хотя и ошибочном) труде по эстетике — в «Эстетике» Гегеля. Но если автор с этим не согласен, то под выражением «марксистско–ленинская эстетика» он должен был дать то, что он считает эстетикой, а не теорию искусства, которую он дал и о которой сам говорит, что это отнюдь не эстетика.

Я бы советовал попросту выбросить этот последний абзац.

Второй вариант

Второй вариант имеет некоторые внешние преимущества: он короче и довольно легко написан. Но зато он испещрен очень смелыми и спорными мыслями. Меня особенно смущает введение; если бы вы остановились на этом варианте (против чего я возражаю), — то пришлось бы взвешивать каждую фразу и все вместе. Историческая часть несколько полнее, в ней есть кое–что из того, что я отметил как упущенное в первом варианте. Коротенький хвост, который всё замыкает, конечно, не может заменить собой третьей части первого варианта.

Мои предложения: исходить из первого варианта. Первую часть пополнить и вместе с тем несколько сократить и облегчить. Вторую (о Плеханове) тоже, если можно, несколько сократить. В третьей сделать некоторые поправки и выбросить конец.¹¹

С товарищеским приветом

<А. Луначарский>