A. B. Луначарский, ставший с 1 февраля 1930 г. академиком, 2 октября того же года был избран директором Института русской литературы (Пушкинский Дом)1 Академии наук СССР сменив на этом посту незадолго до того скончавшегося П. Н. Сакулина. Академия наук СССР находилась тогда в Ленинграде.2 Пушкинский Дом, ставший по новому уставу АН СССР (1930) институтом, сосредоточивал свое внимание на изучении и пропаганде русской литературы, преимущественно новой. Впервые в него влились ученые–марксисты.3 Естественно, что приход в Пушкинский Дом в качестве руководителя выдающегося марксиста и знатока русской и зарубежной литератур не мог не отразиться на всем характере деятельности учреждения.
«Вместе с усилением марксистско–ленинской стихии в литературоведных работах, — писал академик А. С. Орлов, — Анатолий Васильевич принес с собою в Институт наиболее глубокое понимание литературы как искусства и расширил рабочий диапазон Института…»4
Возглавив с самого начала комиссию по изучению сатирических жанров в мировой литературе,5 Луначарский предполагал в будущем включить в программу Института русской литературы и изучение западных литератур. Институт мировой литературы им. А. М. Горького Академии наук СССР тогда еще не существовал, и проблемы западноевропейских литератур разрабатывали лишь отдельные ученые. С учетом того, что в институте будет создан западный сектор,6 из ликвидированного Института литературы, искусства и языка Ленинградского отделения Комакадемии (ЛИЯ ЛОКА) в Пушкинский Дом была переведена небольшая группа аспирантов — «западников». Общее руководство их занятиями взял на себя Луначарский. Этим аспирантам и была прочитана публикуемая ниже вступительная лекция.
Луначарский недавно вернулся из Берлина, где находился на лечении. Еще не вполне оправившись после тяжелой болезни, он приехал из Москвы на годичное собрание Академии наук, открывавшееся 2 февраля 1933 г. Собрание проходило в сложной международной обстановке. Только что в Германии пришел к власти фашизм: Гитлер стал канцлером и получил всю полноту власти. В эти дни Академия наук СССР избирает своим почетным членом неутомимого борца против фашизма писателя–коммуниста Анри Барбюса, организатора антивоенного конгресса в Амстердаме (1932). Инициатором этого избрания был Луначарский. Он произнес краткую речь о Барбюсе, в которой дал яркую характеристику творчества и антифашистской деятельности выдающегося французского писателя.7
Луначарский пользовался среди ученых большим авторитетом, и, когда 4 февраля коммунист–академик приехал в Пушкинский Дом, чтобы выступить перед небольшой группой своих учеников, — на лекцию собрались все аспиранты и почти все научные сотрудники Пушкинского Дома.
Луначарский прошел в читальный зал, который помещался в нынешней гардеробной, и присел в углу к круглому столику. Пока собирались слушатели, лектор достал небольшой блокнот и стал делать в нем записи: он обдумывал план лекции.8 Стенографистка уже сидела на месте. Через несколько минут лекция началась.
До этого я не раз присутствовал на выступлениях Луначарского. Слушал его в Томске на городской площади в мае 1923 г., слушал в марте 1932 г. в Ленинградской филармонии на вечере, посвященном столетию со дня смерти Гете.9 Но так близко к нему я сидел впервые. Там он выступал перед большой аудиторией. Здесь же — в иной, более камерной обстановке. Это была непринужденная беседа человека, излучающего свет своих неисчерпаемых знаний перед теми, кто жаждал этого света.
Луначарский всегда говорил легко и эмоционально. Его речь сверкала всеми цветами радуги. И это воспринималось как нечто естественное и органическое. Он всегда находил свои собственные выражения и формулировки, которые освещали даже знакомый предмет в каких–то новых, ранее не ощущавшихся гранях и поворотах.
Его выступления казались блестящими импровизациями. Правда, это было не совсем так. Конечно, он не готовился к своим выступлениям, как учитель обычно готовится к уроку. Но, в сущности, к ним он готовился непрерывно на протяжении всей своей жизни. И поэтому неожиданные выступления никогда не заставали его врасплох.
«Как у пианиста–виртуоза сложнейший пассаж кажется легким, чем–то само собой разумеющимся, а на самом деле является результатом многолетнего упорного труда, так и ораторские выступления Луначарского помимо врожденного таланта требовали огромной предварительной работы, колоссального накопления знаний, умения мобилизовать эти знания».10
На сессии Академии наук Луначарский выступал дважды. 3 февраля в «Красной газете» появилась его статья «Лицо современной Европы», а на следующий день он читал нам лекцию, которая длилась более двух часов.
Так свободно говорить о сложных и различных по своему характеру проблемах мог только тот, кто жил тем, о чем говорил, кто глубоко и постоянно изучал эти проблемы, непрерывно читал и думал.
Лектор не обращался к набросанному им плану и все время находился в контакте с аудиторией, чутко реагировал на то, как она воспринимала его речь, задавал вопросы и сам же на них отвечал, выделяя интонацией важнейшие формулировки и мысли.
Взяв на себя лишь общее руководство аспирантами, Луначарский предполагал заниматься главным образом методологическими вопросами литературоведения, для занятий же по специальности были приглашены профессора университета В. М. Жирмунский и В. К. Мюллер.11
В начале 1933 г. правительством было принято постановление о введении ученых степеней и званий. Аспиранты — «западники» выбрали темы для диссертаций, которые были одобрены Луначарским, но защищены уже после его смерти. Две из них были напечатаны в виде отдельных книг.12
Публикуемая лекция органически включается в цепь последних выступлений Луначарского на литературоведческие темы. С присущим ему блеском и размахом лектор коснулся в ней многих методологических и историко–литературных вопросов.
С того времени как была прочитана лекция, протекло тридцать шесть лет. Советская литературная и эстетическая мысль прошла большой путь. Молодому советскому литературоведению тогда были присущи многие впоследствии преодоленные слабости и ошибки, прежде всего вульгарно–социологического характера. Но когда современный читатель обращается к статьям и выступлениям Луначарского тех лет, он ощущает себя на знакомой почве. В них и сейчас бьется живая мысль, во многом совпадающая с нашими современными задачами и требованиями.
В изучении эстетического наследия Маркса, Энгельса и Ленина, которое началось в 1930–е годы, Луначарский играл ведущую роль. Он снова и снова изучал это наследие и новым светом освещал насущные проблемы советской художественной мысли, советской литературы. В преодолении нашим литературоведением догматизма и вульгарного социологизма, какое совершалось в 1930–е годы, голос Луначарского звучал наиболее мощно. Ленинская мысль о том, что советская культура наследует все, что было выработано человечеством на протяжении веков, именно в трудах Луначарского выражалась наиболее отчетливо. Это характеризует и публикуемую лекцию.
Было бы неправильно требовать от лекции, прочитанной начинающим литературоведам, чтобы ее автор открывал что–то новое. Во многом он повторял то, что было сказано им в прежних его работах. Но тут все это было сконцентрировано и получило более законченное выражение. Некоторые близкие Луначарскому идеи развиты здесь более основательно, в частности вопрос об изучении личности художника, его творческой биографии, фактов, позволяющих во всех оттенках раскрывать его индивидуальность.13 Особо останавливается Луначарский на вопросах методики изучения художественной литературы. Подобный аспект вытекал из самого замысла выступления перед молодыми исследователями и был новым вкладом в разработку литературоведческих проблем. Именно потому редакция газеты «За социалистическую науку» сочла необходимым опубликовать тогда же отрывок из лекции, посвященный изучению источников и писательской биографии.14
По своему содержанию лекция делится на две части. Первая представляет собой методологическое введение, вторая является образцом применения общеметодологических взглядов к конкретным фактам истории английской и немецкой литературы.
Вся лекция направлена на то, чтобы предостеречь молодых ученых от механистического, упростительского подхода к литературным явлениям, который был характерен для школы В. Ф. Переверзева, незадолго до того претендовавшей на монополию в марксистском литературоведении, показать недостаточность генетической теории Плеханова в искусствознании, подвести к правильному пониманию законов развития литературы.
И после возвращения в Москву Луначарский продолжал поддерживать связь с аспирантами Пушкинского Дома путем переписки.
Когда автор этих строк, бывший в 1930–е годы аспирантом ИРЛИ, обратился к Луначарскому с вопросом о возможных темах по истории английской литературы, связанных с высказываниями о ней основоположников марксизма, Анатолий Васильевич ответил следующим письмом:
«Мой совет относительно Джорж Элиот остается в силе. Всякие работы о Шекспире сейчас интересны. Но все мало–мальски существенное, сказанное Марксом и Энгельсом о Шекспире, сейчас уже подобрано: этого очень немного. Что можно вывести из этих высказываний? Что Маркс чрезвычайно высоко ценил Шекспира, ставил его в самый первый ряд мировых писателей, что он ценил в нем жизненность, полносочность, художественный реализм, считал его гениальным и проницательным знатоком жизни, высокохудожественно выражавшим свои суждения о некоторых господствующих явлениях общества, каковые суждения в нескольких случаях Маркс цитировал. Вы видите, что на всем этом никакого этюда о Шекспире построить нельзя. Если хотите писать о Шекспире вообще — сделайте это, но на тему „Маркс о Шекспире“ можно писать много–много 3–4 странички».15
В последний свой приезд в Ленинград (в мае 1933 г.) Луначарский также уделил внимание своим аспирантам: он пригласил их к себе в гостиницу для беседы, выслушивал их отчеты, давал советы и указания для дальнейшей работы.
Деятельность Луначарского в Пушкинском Доме не была продолжительной, но личность его оставила глубокий след в жизни этого научного учреждения. Кончина первого в истории Института русской литературы директора–коммуниста, последовавшая 26 декабря 1933 г., отозвалась тяжкой болью в сердцах всех, кто знал и любил его. 28 декабря 1933 г. в Пушкинском Доме состоялся вечер, посвященный памяти
Луначарского, с рядом выступлений и докладов, характеризовавших его с разных сторон. 29 декабря под председательством президента АН СССР А. П. Карпинского в конференц–зале Академии был созван траурный митинг, на котором присутствовало более семисот человек. Президент говорил о Луначарском как о человеке огромной культуры и исключительной эрудиции. Он вспомнил о том, какое впечатление произвел Луначарский на иностранных ученых, присутствовавших на празднестве двухсотлетия Академии наук СССР в 1925 г.
«Было известно, — сказал Карпинский, — что на торжественном заседании выступит народный комиссар просвещения. Некоторые иностранные ученые, не знавшие Анатолия Васильевича, думали, что увидят перед собой большевистского комиссара в кожаной куртке с револьвером за поясом, как их рисовала буржуазная пресса на Западе, и он будет провозглашать коммунистические лозунги. И как они были приятно разочарованы и удивлены, когда перед ними предстал обаятельнейший человек, за каждым словом которого стояла огромная культура и в выступлении которого звучала искренняя любовь к знанию, к науке, к человечеству».16
- Тогда он назывался Институтом новой русской литературы (ИНЛИ). См.: A. В. Кольцов. Неопубликованные письма А. В. Луначарского. (К 90–летию со дня рождения.) — «Вестник АН СССР», 1965, № 10, стр. 79–80. ↩
- Академия наук СССР была переведена в Москву постановлением Совнаркома СССР от 25 апреля 1934 г. ↩
- «Работа по приспособлению Института новой русской литературы к новым научно–исследовательским задачам, потребовавшая обновления личного состава и включения в него литературоведов–марксистов, — писал академический журнал, — в главных чертах закончилась. Из замкнутого хранилища, каким был старый Пушкинский Дом, Институт становится центром в области литературоведения и базой для широкой политпросветительной работы» («Вестник АН СССР», 1931, № 1, стр. 54). ↩
- А. С. Орлов. Анатолий Васильевич Луначарский. — «Вестник АН СССР», 1934, № 2, стр. 35. ↩
- В Ленинградском отделении Архива АН СССР (ф. 150, оп. 1, 1929, № 34) сохранилась копия адресованной в секретариат Президиума АН СССР записки Луначарского, в которой изложены наметки будущей деятельности этой комиссии. Она опубликована в «Вестнике АН СССР», 1965, № 10, стр. 84. ↩
- Сектор западноевропейских литератур существовал в ИРЛИ с 1939 по 1949 г. См.: «50 лет Пушкинского Дома». М.–Л., Изд–во АН СССР, 1956, стр. 128–129. ↩
- См. А. В. Луначарский. Анри Барбюс — почетный академик. — «Красная газета», веч. вып., 1933, № 27, 2 февраля. ↩
- Такая «подготовка» была обычной для Луначарского. (См.: Н. Луначарская–Розенель. Память сердца. Воспоминания. М., «Искусство», 1965, стр. 7–8). ↩
- Л. Федоров. Чествование памяти Гете в Академии наук. — «Вестник АН СССР», 1932, № 4, стр. 61–62. ↩
- Н. Луначарская–Розенель. Указ. соч., стр. 7–8. ↩
- Первоначально было предположено пригласить В. М. Жирмунского и B. Ф. Шишмарева. Будучи специалистом по романским литературам, В. Ф. Шишмарев не взял на себя руководство изучением английской литературы. ↩
- Я. Эйдук. Фердинанд Фрейлиграт и Карл Маркс. М.–Л., Изд–во АН СССР, 1936; Г. Юрьев. Гейне и Берне. М.–Л., Изд–во АН СССР, 1936. ↩
Этого вопроса Луначарский ранее касался в статье «Социологические и патологические факторы в истории искусства».
↩«Задача историка литературы, — писал он, — не в том, чтобы выбросить оригинальность авторского субъекта, скинуть ее со счетов, а в том, чтобы объяснить ее социальное происхождение и ее специфическое общественное влияние, разложив индивидуальный момент на закономерные социальные нити, своеобразным узлом которых он является»
(«Вестник Комакадемии», 1930, кн. 37–38, стр. 52).
- См.: А. В. Луначарский. Об изучении источников и биографий. — «За социалистическую науку» (Ленинград), 1934, № 1 (40), 10 января, стр. 3. ↩
- Письмо от 16 апреля 1933 г. к К. И. Ровде (хранится у адресата). ↩
- См.: «Вестник Академии наук СССР», 1934, № 1, стр. 50. В Ленинградском отделении Архива Академии наук СССР сохранился стенографический отчет о вечере, посвященном памяти Луначарского, с речами и воспоминаниями Л. Ф. Спокойного и В. А. Десницкого. ↩
