Памяти П. Н. Сакулина. Речь на общем собрании Академии Наук СССР 1 февраля 1931 г.

Товарищи, покойный академик П. Н. Сакулин ¹ был настолько крупной фигурой, что ему, конечно, в будущем будет посвящено не одно специальное исследование, и в короткой речи, посвященной его памяти, было бы невозможно во всем объеме охватить его разнообразную деятельность: научную, преподавательскую, организаторскую и общественную. Моя задача сегодня лишь наметить в самых общих чертах основные контуры этой большой и симпатичной фигуры в мире литературоведения. В этой области, на этом нашем фронте преждевременная и неожиданная смерть Павла Никитича оставила очень большой пробел.

Когда революция переменила все в нашей стране, то вы знаете хорошо, что значительная часть интеллигенции почувствовала себя совершенно растерянной, не говоря уже о той ее части, которая определила свои позиции в отношении революции как резко враждебные — в то время были относительно редки случаи, когда представители интеллигенции предлагали свое сотрудничество нам и первыми входили в определенный контакт с Советской властью.

Одним из таких визитов, которые оставили у меня глубокое воспоминание, было специальное посещение меня в Москве В. Я. Брюсовым и П. Н. Сакулиным.² Они пришли вместе и сказали, что, по их мнению, никакого разрыва между интеллигенцией и ее традициями, как они это понимают, и совершившейся революцией нет, что затруднения, которые на этой почве возникли, представляют собою горькое историческое недоразумение и что они со своей стороны охотно взяли бы на себя вести переговоры о том, чтобы устранить дальнейшую отчужденность. А время было тогда острое. В то время шла забастовка в Москве учителей, которые отказывались учить детей взявшего в свои руки власть пролетариата.

Мы тогда же сговорились с этими высококвалифицированными представителями русской исследовательской мысли относительно совместной работы, которая, в сущности говоря, никогда не прекращалась до смерти сперва В. Я. Брюсова, а потом П. Н. Сакулина.

Я встречался с Павлом Никитичем очень часто. На всякого рода культурных торжествах и на многочисленных культурных траурах, которые нас постигали за это время, всегда можно было встретить симпатичную, импозантную фигуру Сакулина, который считал своим долгом участвовать во всех таких днях, отмечающих то или иное нынешнее яркое событие или дату прошлого. Почти всегда он брал слово и с присущим ему ораторским искусством поднимал на значительную высоту все такие дни.

Еще с большим чувством должен я вспомнить нашу постоянную работу вместе с Павлом Никитичем над изданием академического типа сочинений Пушкина, которое предпринял Госиздат, и по существу мы втроем вели практическую работу: я, П. Н. Сакулин и П. Е. Щеголев, который тоже на днях скончался.³

Для меня было огромной радостью присутствовать, скорее чем участвовать, при разрешении всевозможных сложных вопросов пушкиноведения и издательских технических вопросов по выпуску произведений Пушкина и было большим удовольствием слышать рассуждения П. Н. Сакулина, высказываемые с огромным знанием дела, с тонкостью, чуткостью и организаторскими познаниями в этом отношении. Последние слова о П. Н. Сакулине я услышал по телефону от <П. Е. Щеголева> при назначении очередного заседания для разрешения целого ряда вопросов, причем окончился разговор тем, что «жаль, что мы теперь будем вдвоем и что незабвенного нашего сотрудника уже нет в живых».

Когда я приехал сюда, я застал и Павла Елисеевича сошедшим с исторической сцены и не могу не констатировать ту большую горечь, которую я ощутил, потерявши этих двух прекрасных сотрудников.

Павел Никитич Сакулин родился 13 ноября 1868 г., крестьянского происхождения, из семьи коренного старообрядца старого русского времени, и это обстоятельство наложило, конечно, на него известный отпечаток. Вы наверное помните специфическую русскую наружность П. Н. Сакулина, напоминающую духовное лицо или боярина XVI века. Однако эта весьма специфическая наружность нисколько не закупоривала Сакулина в области чисто русских исканий и не выявляла русопятского душка его деятельности. Он был в широчайшем смысле слова европейцем, широко знающим русскую и европейскую литературу, и когда известный литературовед Вальцель искал в России человека, который мог бы ему представить широкую русскую литературу дореволюционного времени для издания специального труда, то он обратился к П. Н. Сакулину, и мы видим, что Павлу Никитичу удалось довести до конца шесть больших выпусков серьезного труда, посвященного русской литературе дореволюционного времени, причем незадолго до своей смерти он сдал в печать последний выпуск.⁴

Научная деятельность Павла Никитича была начата чрезвычайно блестяще; он представил работу на магистерскую степень «Из истории русского идеализма. Одоевский — мыслитель и писатель».⁵ Эта работа всем известна и очевидно вошла в классическую литературу по истории русской мысли и литературы, и, в виде исключения, за П. Н. Сакулиным была признана (не знаю, часто ли это бывает в наше время) не степень магистра, а прямо и сразу степень доктора ввиду исключительных достоинств представленного им труда.

Имеется второй том этого исследования, с которым я, правда, близко не знаком, но я заведомо знаю, что второй том окончен и находится в таком состоянии, что он может быть издан.⁶

Ко времени принятия П. Н. Сакулина в Академию наук им было создано 150 трудов, не считая мелких заметок.⁷ Теперь их еще больше.

В аналитической части своей жизни — в первой части, как известно, Сакулин не брался за синтетические труды — он собрал ряд циклов, которые имеют совершенно первоклассное значение.

Во–первых, цикл по исследованию Одоевского, затем чрезвычайно глубокий цикл о Жуковском, благодаря которому мы по–новому смотрим на Жуковского.⁸ Может быть, это не окончательная пока точка зрения, но она никак не может быть оставлена в стороне теми, кто будет исследовать судьбу русского романтизма. Затем цикл исследований по Белинскому ⁹ и большой цикл исследований по Пушкину.¹⁰ Очень печально, что наиболее яркая работа по Пушкину осталась ненапечатанной. Это был замечательный доклад на тему «Классовое самосознание Пушкина».¹¹ Я думаю, что Сакулин был первым, высказавшим такой взгляд на творчество Пушкина, я не знаю других работ, которые бы так точно установили классовое место Пушкина, выход его из этого класса, его эволюцию, изменения его положения в течение жизни, значительные изменения в его настроении, в его писательской манере и т. д. Позднее это исследование проводилось Благим, но неизвестно, развернул ли он его дальше.¹² Во всяком случае доклад на эту тему Сакулина был первым докладом в таком плане.

Кроме того, у Сакулина имеется огромное количество статей, посвященных Лермонтову, Гоголю, Тургеневу, Салтыкову, Гончарову, Некрасову, Помяловскому, Златовратскому и другим писателям.

Затем у него есть специальные работы, посвященные ранним векам, в частности есть специальные работы, посвященные Ломоносову и Новикову.¹³

Немалое количество статей также историографического характера, посвященных Буслаеву, Тихонравову, <Пыпину>, Александру Веселовскому, Шахматову, Котляревскому, Кирпичникову, Венгерову и Овсянико–Куликовскому.¹⁴ То есть почти ни одна крупная фигура в области истории литературы не осталась так или иначе не отмеченной Сакулиным. Причем по отношению к каждой из них Сакулин занимал определенную позицию.

Во второй части своей жизни он перешел к работам синтетическим. Во–первых, это был большой цикл лекций, который он предполагал издать в пятнадцати частях под названием «Наука о литературе». Из них вышло из печати только три части.¹⁵ Этот труд представляет собой очень серьезную <научную работу>. Я думаю, что самая суровая критика и самая враждебная критика этой теоретической работы последовала бы справа, т. е. от литературоведов старого типа, ибо, в сущности говоря, социологический метод Сакулина был откровенно подчеркнутым признанием права за марксистской точкой зрения на литературу. Правда, и марксист не оставил бы без критики этот труд, указывая в нем элементы эклектизма.

Ссылаясь на Плеханова, Сакулин старался доказать всю специфику литературы, указывая на законы, присущие ей как таковой, которые, правда, чрезвычайно определяются социологической средой, где развивается литература, но которая имеет также и свою собственную внутреннюю закономерность, являющуюся там, где резкие перемены в классовом отношении не дают новых толчков и направлений для течения литературы. В этих случаях проявляется совершенно закономерное, по мнению П. Н. Сакулина, естественное резкое <утверждение?> стиля, разработанного данной эпохой и классом в данный период.

Как только внешние обстоятельства, диктуемые в конечном счете экономическими основами, начинают воздействовать на течение литературы, сейчас же происходит изменение <характера> ее развития и приходится говорить о литературе с точки зрения социологической. Нужно прямо сказать, что крайним последователем марксистской литературы П. Н. Сакулин не был, что никаких ортодоксальных мнений он не имел. У нас часто имеют место большие споры в отношении серьезных и определяющих работ П. Н. Сакулина. Отмечая, что был брошен упрек П. Н. Сакулину в эклектизме со стороны марксизма–ленинизма, я считаю, что работы его — вдумчивые и значительные — могут быть рекомендованы всякому марксисту для прочтения и преодоления их по–настоящему. Я рекомендовал бы каждому марксисту не отставлять в сторону труды П. Н. Сакулина, не отмахиваться от них, а по–настоящему продумать и преодолеть, тогда марксизм данного лица будет крепче, чем у Павла Никитича, и по всей вероятности будет гораздо более вдумчивое отношение и исправление тех недомолвок и той нерешительности, которые еще были у П. Н. Сакулина. Вообще нужно сказать, что отношение Павла Никитича к марксизму было довольно своеобразным. Он настаивал, что он (в чем я не уверен) никогда не был чужд марксизму и в самом начале использования марксистских методов вводил их в качестве доминирующего начала в свою историко–литературную работу. А затем он жил, сопротивлялся, спорил, причем спорил более широко, чем это предполагалось его утверждениями; его мысли, правда, определялись марксистским мировоззрением, но нужно сказать, что до полного слияния с марксизмом он не дошел.

И если теперь мы чрезвычайно высоко ставим тех ученых, сложившихся еще до революции, которые благополучно, спокойно пришли к марксизму (в числе академиков мы имеем таких лиц), то, с другой стороны, мы также высоко ставим людей, подобных П. Н. Сакулину, которые приходят к марксизму с большими внутренними трениями и большим взволнованным процессом внутри себя. Мы ставим таких людей выше, чем тех, которые со стремительностью приходят к новым убеждениям, и это дает возможность предполагать о недостаточной твердости этих убеждений.

Следующая большая работа П. Н. Сакулина синтетического типа о русской литературе — это социолого–синтетический обзор литературных стилей.¹⁶ По сути дела это труд, параллельный <труду> по истории русской литературы, который был издан в Германии. В своей работе П. Н. Сакулин группирует годы вечно изменяющегося течения литературы в стилевые группы и признает за каждой стилевой группой определенный классовый характер.

Таким образом он говорит, что стиль есть литературное отражение определенного класса: сколько классов — столько стилей, сколько стилей — столько классов. Это подлежит, конечно, большой проверке, возможно, что каждый класс в каждый период своего существования может создать разные стили, без большого единства, к которому можно прийти только в дальнейшем. Но во всяком случае у Сакулина рамки стилевых объединений уже начертаны тверже, чем это было до сих пор, придавая всей истории нашей литературы характер по меньшей мере весьма хорошей обработки полуфабриката для грядущей марксистской истории литературы.

Чрезвычайно важной другой стороной работы является то, что в ней затронута литература низовая, литература для народных масс, для мещанства, для мелкого люда, вплоть до лубка. Никогда это раньше в благородную «барскую» литературу не вводилось. Низовая литература презрительно отметалась, а между тем эта литература на самом деле таит корни дальнейшего развития литературы, потому что здесь выявляются иногда черты бытового характера, которые только потом переходят в литературу ведущую, поскольку данный класс сам начинает овладевать позициями этой литературы.

Здесь Сакулин изучает и просматривает огромнейший материал. Частью он шел за исследованиями, которые уже были проделаны, и к каждой главе, посвященной той или иной эпохе русской культуры, прибавлял большой этюд о том, как же обстояло дело при этом для полуграмотного читателя, который больших писателей не читал, а читал только свою собственную литературу. Для того чтобы разобраться в общем культурном уровне жизни страны, совершенно необходимо обращаться к трудам Сакулина. Я заявляю, что нельзя себе представить ни одного литературоведа, в том числе и марксиста, который бы взялся за работу по исследованию истории литературы, не изучив Сакулина.

Сакулин был большим и хорошим преподавателем.¹⁷ В этом ему помогала его большая эрудиция и ораторский талант. Те, кто слушали его, знают, что его лекции всегда были согреты известной теплотой и проникнуты энтузиазмом. Правда, он всегда больше хвалил, чем порицал, тогда как для марксистской критики свойственна, пожалуй, противоположная крайность. Для марксиста как для революционера, призванного разрушать старые ценности, призванного отрицать все то, что не является подлинной ценностью, для марксистов как для боевой группы, принимавшей участие в классовой борьбе, свойственна, пожалуй, критика порицания, марксист вооружен мечом и весьма острым, и в большой степени он производит работу разрушения, а не прославления.

В данном случае мне лично было по пути с Сакулиным, потому что мне была дана другая задача — привлечь к пониманию больших сокровищ, которые пролетариат унаследовал от прошлого. Я часто говорил об этом, и мне неоднократно приходилось ссылаться на Сакулина, чувствовать вблизи себя его соседский локоть.¹⁸

Сакулин был выдающимся организатором. Ему принадлежит заслуга сохранения и оживления Общества любителей российской словесности, которое вряд ли без особого труда без него может укрепить свое существование.¹⁹ Ему принадлежит большая работа по реорганизации литературной части нашего Ученого сонета,²⁰ и когда он вступил в число академиков, он проявил большое организаторское рвение и способности как организатор группы и директор основанного недавно Института литературы.²¹

Целый ряд больших планов и идей роился в его голове, он знал очень многое, многим делился, это были очень широкие планы, которые должны были осуществиться в его работе, и когда вследствие его смерти и крайнего недостатка <людей такой квалификации> на меня возложили ряд больших задач.²² я с огромным сомнением относился к выполнению этих задач в смысле выполнения их с таким же авторитетом, как мог бы их выполнить П. Н. Сакулин.

До сих пор в среде ученого мира имеют место те недоразумения и те трения, о которых говорил Сакулин. Павел Никитич чуждался, однако, каких–либо антисоветских настроений в этой среде ученого мира, но считал своим долгом защищать ученых от несправедливых обвинений, которые, по его мнению, были результатом недоразумения, недооценки со стороны пролетариата той помощи, которую оказывали ученые, и результатом неправильного истолкования настроений ученого мира.

В одной из наших публичных встреч в ответ на мой доклад, посвященный этим вопросам, П. Н. Сакулин выступил с горячей, взволнованной речью, вызвавшей бурные аплодисменты со стороны части аудитории.²³ Он заявил, что лучшие научные силы, лучшие силы нашей интеллигенции солидарны с тем строительством социализма, которое проводится в нашей стране. Он говорил о путях к социализму в русской литературе, но нужно сказать, что социализм у него принял несколько иное направление. Приходится отметить большую гуманность его взглядов, когда все элементы были взяты в рамки социализма слишком широко, и он сам слишком сентиментально и обширно понимал задачу строительства социализма как общенародного счастья. Он сказал, что, идя к этой цели, ни один подлинный ученый, ни один подлинный интеллигент–социалист не может не видеть величия этой задачи. В этой речи он горячо выступал против всяких сухих и общих суждений, на основании поступков части наших высококвалифицированных интеллигентов, обо всем научном мире и обратился ко мне, очевидно, признавая в моем лице представителя соответственных общественных организаций, со словами: «Не смешивайте нас с теми, которые замедляют процессы вашей работы и идут по другому пути, не смешивайте нас с теми, кто не хочет работать».

Я ответил ему, что самым важным является то, чтобы ученые типа Сакулина, те, кто подписались бы под его заявлениями, сами не смешивались с лицами равнодушными или враждебными установленному нами пути. П. Н. Сакулин в процессе своей работы, в своей жизни двигался к нам, как я убежден, и думаю, что если бы он жил, то все меньше и меньше было бы расстояние между нами и П. Н. Сакулиным. Я уверен, что он бы избежал всех ошибок, всяких пустых демонстраций, которые являются вредоносными, и не только не сделал бы этого сам, но и удержал бы других.

Я думаю, что мы имеем полное основание сегодня сказать, что мы с горечью вспоминаем об отсутствии П. Н. Сакулина. Я думаю, что к моему мнению должна присоединиться и вся Академия наук в том отношении, что в истории русского литературоведения имя и труды П. Н. Сакулина должны занять и займут весьма и весьма видное место.

* * *

О работах одного из виднейших советских литературоведов академика Павла Никитича Сакулина (1868–1930) Луначарский высказывался неоднократно, в частности в своих письмах к нему. Так, 7 февраля 1922 г. он писал Сакулину:

«Уважаемый коллега, я с удовольствием и сейчас же по получении просмотрел введение в вашу книгу „Русская литература и социализм“. Я нахожу, что изложение вами истории русской социалистической, а в особенности марксистской мысли сделано правильно и ясно. Что касается, в частности, страниц, посвященных моему вкладу в историю этой мысли, то и здесь все сделано чрезвычайно удачно, и я могу только поблагодарить вас как за тот труд, который вы взяли на себя по изучению моих сочинений, так и за то прозрачное и верное изложение основных моих идей, которое вы сумели дать на немногих страницах. С большим интересом отношусь ко всей вашей книге вместе и буду не только рад прочесть ее, но и дать в свое время о ней рецензию. Присланные вами гранки на всякий случай возвращаю, хотя никаких замечаний на них не сделал, находя это совершенно излишним. Нарком по просвещению А. Луначарский»

(ЦГАЛИ, ф. 444, оп. 1, ед. хр. 524, л. 1).

В 1928 г., когда готовился юбилейный сборник в честь 30–летия научно–педагогической деятельности П. Н. Сакулина, Луначарский обратился к юбиляру с письмом, в котором писал:

«Оставляю за собой право в дальнейшем высказать те мысли и впечатления, которые роились в моей голове при чтении ваших книг, в особенности последних, в которых вы стремились дать известную систему литературоведения.

Здесь же позвольте мне ограничиться только признанием больших ваших заслуг в области приближения академического литературоведения к марксистскому миросозерцанию <…>

Я знаю, что некоторые мои сотоварищи по работе в области марксистской теории искусств полагают возможным требовать так называемого стопроцентного марксизма, часто смешивая при этом полную марксистскую выдержанность с известным огрублением вопросов, со стремлением уложить их на прокрустово ложе, что было между прочим совершенно чуждо великим творцам диалектического марксизма и крупнейшим продолжателям их дела. Это не значит, конечно, дорогой Павел Никитич, чтобы я не отмечал для себя некоторых спорных пунктов в ваших положениях, но та тонкость подхода, осторожность в перенесении общих социологических положений в специальную область, которые вы проявляете, импонируют мне как свидетельство высокой научной добросовестности и аналитической тонкости. Я думаю, что и для марксизма в целом и для литературоведения было бы счастьем иметь побольше таких работников, как вы, работников, помогающих прочному, обдуманному приближению нового метода к большим накопленным наукою материалам во всех областях»

(«Памяти П. Н. Сакулина». Сб. статей. М., «Никитинские субботники», 1931, стр. 128–129).

Печатаемая выше речь является наиболее полной характеристикой, данной Луначарским крупному советскому ученому, с которым ему приходилось сотрудничать на многих участках культурного фронта.