<1928>
Дорогой товарищ!
Хотя я не совсем согласен с первой частью вашей статьи,1 но всю статью вообще считаю очень интересной. Возражения мне я никогда не принимал за «выпады», и, само собою разумеется, буду очень рад появлению вашей статьи. По существу могу сказать следующее:
Плеханов очень сильно осуждает Чернышевского за то, что он считает литературу силой просвещенческой, силою этической, именно в этом усматривает он просветительство Чернышевского. Этому можно привести неоспоримое доказательство в отзыве Плеханова о Чернышевском как эстетике и критике.
Вообще Плеханов, конечно, относился к произведениям искусства не только генетически, он оценивал их и эстетически, он оценивал их даже публицистически, но когда он встречался с такими взглядами, что литература должна (по–своему, конечно) быть именно орудием в руках определенного направления, в руках определенного организованного класса, тут мне кажется, он всегда склонен был протестовать. Я помню в этом отношении и наши дискуссии с ним. В своих возражениях Плеханову я хотел, главным образом, подчеркнуть то, что в ранний период развития социал–демократии нам действительно приходилось больше всего объяснять литературные явления, сейчас мы пришли к необходимости создавать их.
Здесь возможны две существенные ошибки. Одна заключается в том, чтобы отказаться от мысли рассматривать искусство именно как орудие пропаганды и агитации, как целесообразно употребляющийся инструмент нашего строительства. Необходимо отказаться, таким образом, от этого самого «просветительского» воззрения на литературу. У нас литература должна быть именно органом просвещения, и здесь мы ближе к Чернышевскому, чем к Плеханову.
Второй ошибкой было бы не понять совершенно специфичности этого орудия, специфичности, особенности психики писателя, специфичности самого произведения искусства и специфичности его роли.
В общем все три специфичности сводятся к тому, что искусство вращается в области синтезов эмоционального характера <…>
Сущность его составляет то огромное эмоциональное волнение, которое вызывают в нас настоящие художественные произведения своей жизненной, конкретной образной силой. Это волнение оставляет более или менее заметный след во всем складе читателя, воспитывает его, при повторном, со всех сторон идущем могучем воспитании такого рода в значительной степени формирует характер коллективного читателя. Конечно, это воздействие ограничено, но никакие может быть скинуто со счетов. У нас же его постоянно натыкают на оба заблуждения. С одной стороны, часто говорят о необходимости объективного отношения к искусству, стараются отгородиться от просветительства, от рационализма, от пропагандистского упрощенчества, удаляясь этим от принципов Белинского и Чернышевского и имея возможность заслониться некоторыми весьма выразительными цитатами Плеханова. С другой стороны — впадают в крайний рационализм, <…> чем опять–таки далеко отходят от того глубокого понимания истинной силы художества, которая была присуща Белинскому и в достаточной мере и Чернышевскому.
Плеханов, конечно, в данном случае не грешил, но некоторая молодежь, его ученики даже — грешат.
Крепко жму вашу руку.
Нарком по просвещению А. Луначарский
Речь идет о статье В. М. Фриче «К юбилею Плеханова» («Литература и марксизм», 1928, № 3, стр. 55–64). Очевидно, Фриче прислал Луначарскому текст статьи еще до непечатания в журнале.
Касаясь статей Луначарского «Тезисы о задачах марксистской критики» («Новый мир», 1928, № 6) и «Этика и эстетика Чернышевского перед судом современности» («Вестник Коммунистической академии», 1928, кн. 25), Фриче возражал против «обвинения Плеханова в „объясняющем“ подходе к явлениям искусства и литературы вместо подхода „оценивающего“, в преобладании „пассивности“ над „активностью“». Фриче считал, что Плеханов не только «объяснил» литературно–художественные явления и процессы; когда Плеханов подходил к современному ему искусству, у него оценка выдвигалась почти на первый план.
↩«Он не был только литературным и художественным „астрономом“, пояснявшим „неизбежные законы“ литературных и художественных „светил“: в нем жил тоже „боец“ и потенциальный „строитель“».
