Вспоминая о Луначарском, справедливо говорят о его энциклопедических познаниях, исключительной одаренности, душевной щедрости, эстетической чуткости, блестящем ораторском таланте. Но характеристика будет неполной, если не подчеркнуть, что это был человек неустанного и вдохновенного труда.
Будучи крупным государственным и политическим деятелем, выполняя многообразные и сложные обязанности одного из главных организаторов и руководителей культурной жизни Советской страны, Луначарский в то же время не прекращал своей литературно–творческой работы теоретика, критика, писателя, переводчика, и постоянно, почти ежедневно выступал в качестве лектора, докладчика, пропагандиста перед рабочими, комсомольцами, студентами, красноармейцами, педагогами, артистами, учеными.
В архиве Луначарского сохранился хронологический перечень его выступлений в первой половине 1929 г. За пять месяцев там зарегистрировано 113 выступлений на самые различные темы — от международного положения до вопросов морали и быта или участия в диспуте на тему «Какие нам нужны музеи». В это число не вошли еще его выступления во время десятидневной служебной поездки по Среднему Поволжью, а также его деятельность за границей, куда Луначарский выезжал для участия в происходившей в Женеве сессии Подготовительной комиссии к конференции по разоружению.
При такой огромной нагрузке не хватало и шестнадцатичасового рабочего дня. Показательно, что заметку, предназначенную для журнала «Огонек» и озаглавленную «Как я отдыхаю», Луначарский начал словами: «Строго говоря, я вовсе никогда не отдыхаю. Даже в праздничные дни у меня чрезвычайно редко выпадает что–нибудь похожее на то, что обыкновенно называется отдыхом, о будних же днях вовсе не приходится говорить». И недаром жизнь этого человека сравнивали со свечой, зажженной с обеих сторон.
Собранные в настоящем разделе материалы расширяют и уточняют наше представление о работе Луначарского, преимущественно как литератора и педагога, о ее характере и интенсивности.
Раздел начинается с автобиографической заметки 1907 г., самой ранней из известных нам автобиографий Луначарского. И впоследствии он не раз писал об основных вехах своей жизни, о путях и этапах формирования своего мировоззрения, но публикуемый документ имеет некоторые преимущества по сравнению с позднейшими автобиографическими записями.
Известно, что Луначарский не всегда был точен в датировке событий своей жизни. Его замечательная память порой изменяла ему, и это нередко вводит в заблуждение некоторых, не утруждающих себя документальной проверкой биографов Луначарского и исследователей его творчества. Так, он не раз сообщал, что вернулся из–за границы в Москву в 1897 г. В публикуемой заметке, написанной тогда, когда еще прошло не очень много времени после указанных событий, он с полной определенностью называет иную, правильную дату — 1898 год. Очень существенны и те комментарии, которыми автор сопровождает изложение биографических фактов, например, мотивировка его отъезда за границу в 1907 г. (кстати, и в данном случае автобиография помогает уточнить хронологию). При этом в оценках, которые дает Луначарский революционной работе и революционной обстановке тех лет, выступают и сильные и слабые стороны молодого участника социал–демократического движения. Следует учесть, что это было время, когда он писал книгу, в которой излагались его «богостроительские» взгляды, время, когда начинали созревать те философские и политические разногласия с ленинским ядром партии, которые увели Луначарского на время от позиций революционного марксизма.
В письмах и других документах, относящихся к послеоктябрьскому времени, Луначарский часто говорит о том виде творческой деятельности, которому он особенно охотно отдавал свои непродолжительные досуги, — о занятиях драматургией. Из этих источников мы узнаем и о том, как сам автор расценивал отдельные свои пьесы, и о некоторых интересных неосуществленных замыслах, о его намерении написать пьесу о Лермонтове и комедию из современной московской жизни. Нам становятся известны и некоторые его нереализованные литературоведческие планы (статья о Гофмане, изда ние большого сборника, объединяющего статьи по истории русской литературы, и пр.). Дополнительными штрихами обогащается и образ Луначарского–читателя, поглощающего в немногочисленные свободные часы груды книг, следящего за научными новинками по искусствоведению, по истории атеизма, по философии на нескольких европейских языках, всегда готового откликнуться на новые книги в рецензиях, очерках, обзорах.
Заметное место в представленных документах занимает тема преподавательской деятельности Луначарского. Еще в дореволюционную эпоху он с увлечением вел занятия с рабочими — слушателями агитационно–пропагандистских школ на Капри, в Болонье, в Лонжюмо, и ученики очень высоко ценили его лекции и беседы. И в советское время, несмотря на свою чрезвычайную занятость, он охотно соглашался на предложения читать курсы лекций, хотя часто не располагал даже двумя–тремя свободными часами для подготовки к очередному выступлению. В статье «Да здравствует Свердловия!» он писал: «С наслаждением вспоминаю я то время, когда я сам читал лекции по всеобщей, а позже по русской литературе в аудиториях свердловского комвуза. Некоторую горечь приходилось испытывать постольку, поскольку жизнь и работа не позволяли в достаточной мере прорабатывать лекцию. Но как не вспомнить с восхищением эту переполненную аудиторию, этот повышенный, чуткий интерес, этот смех, аплодисменты, эти запросы, заглядывающие в глубину предмета, и ощущение, что ты бросаешь семена в почву необычайной плодородности» («Правда», 1928, № 122, 27 мая).
Из публикуемых материалов мы получаем новые, совершенно конкретные данные о преподавательской работе Луначарского, о его курсах в I Московском государственном университете по социологии искусства (в 1921/22 учебном году), по социологии театра и по истории западноевропейской критики (в 1930 и 1931 гг.). С вузовским преподаванием связано и его намерение участвовать в создании учебных пособий для высшей школы — в подготовке хрестоматии по истории театра.
Луначарский как ученый, как исследователь и критик никогда не застывал в своих оценках и выводах, он все время находился в пути, в исканиях, всегда готов был самокритически пересматривать и переоценивать свои взгляды, свои позиции, уточнять их, вносить в них те или иные поправки. В этом отношении показательно публикуемое письмо его в редакцию «Правды», в котором автор говорит, что он пришел к другому, чем прежде, решению вопроса о взаимоотношении образа и мысли в художественном творчестве. Луначарский не замалчивал философских и политических ошибок и заблуждений, допускавшихся им на разных этапах его революционного и литературного пути. Он с большим вниманием и уважением относился к возражениям своих оппонентов, к справедливой товарищеской критике.
Но, как свидетельствует его письмо в редакцию газеты «Советское искусство», он вынужден был порой протестовать против голословных обвинений, против несостоятельных утверждений о том, что его взгляды на литературу и искусство чужды марксизму–ленинизму, против навешивания компрометирующих политических ярлыков, что позволяли себе некоторые не в меру усердные критики, стремившиеся доказать в обстановке 1930–х годов, как они чужды «гнилого либерализма».
Автобиографическая заметка 1907 г., открывающая настоящий раздел, заканчивается словами: «Всюду и всегда работал и буду работать на пользу социализма». Свое обещание Луначарский выполнил. Через четверть века, будучи уже тяжело больным, он писал в заметке «Вместо интервью», завершающей раздел, о страстном желании еще послужить социалистическому отечеству, о своей непоколебимой вере в победу величайшего дела человеческой истории, в плодотворность нашего пути. Основное, чем близок нам Луначарский — революционер, ученый, писатель, — оставалось неизменным на протяжении всей его большой жизни.
Н. Трифонов
