V–1920
Крткий отчет об общем политическом положении Николаевской и Одесской губерний
В отношении крестьянского населения обеих губерний они по настроению своему подходят друг к другу. Как в той, так и в другой имеются банды, имеется петлюровская закваска, глубокое нежелание добровольно совершить разверстку, как в той, так и в другой гулял Тютюнник и другие банды, разрушая фактический аппарат Советской власти и нанося глубокий вред престижу Советской власти.
Есть сходство и в отношении городского населения, хотя есть и разница.
<…> Николаевский обыватель — обыватель, как всюду. Херсон, как город не рабочий, носит совсем яркий мелкобуржуазный оттенок, несомненно, в нем ютится немало всякой белогвардейщины.
Этими отрицательными своими сторонами крупные города (не исключая Елисаветграда, где мне тоже довелось присмотреться к делу) подходят к тому законченному типу антисоветского города, который мы и видим в самой Одессе. Одесса наиболее ярко выраженный город спекулянтов, какой я видывал на всем пространстве Российской и Украинской республик.
Преждевременная радость, нахлынувшая было на всю эту буржуазию, так же скоро и схлынула, так как в момент, когда я пишу эти строки, Крым и Польша не пользуются больше особенным престижем.
Маленькая характерная особенность: после занятия Одессы нашими войсками и аннулирования так называемых «колокольчиков», т. е. тысячных кредитных билетов Деникина, эти тысячные билеты продавались за 30 советских рублей. При первых известиях о давлении поляков на Водопьянку дела круто изменились, и тысячный колокольчик продавался за 1500 сов. р. Сегодня, в день моего приезда, курс опять резко изменился, и тысячный билет стоит 550 сов. р. Вы видите, какая здесь политическая биржа и какими бешеными зигзагами отмечает она успех и неуспех Советской власти.
Впрочем, я мало знаю здешнюю буржуазию. Это, в сущности говоря, бары, сутенеры, саботажные совбуры, проститутки, вообще какой–то черный хлам, весьма показным образом разодетый, ровно без всякого дела фланирующий и даже во мне, человеке, как известно, весьма мягком, возбуждающий неудержимое желание прибегнуть к самым крутым мерам.
Одесса, конечно, цвет российского хищнического мещанства. Соответственно с этим и меньшевики здесь самые наглые и самые оппортунистические, отбивающиеся от рук Мартова и открыто заявляющие, что скорей пойдут на раскол с ним, чем на действительный союз с Советской властью.
Повторяю, что и такие города, как Херсон, Николаев, Елисаветград, не так уж сильно отличаются от Одессы и тем не менее политические результаты, достигнутые в Николаеве и Одесской губ., совершенно различные.
Отмечу в этой конфиденциальной записке, что если меньшевизм во всех этих местах крайне правый, то и коммунизм во всех этих местах наиболее* подмоченный. Количество людей, связанных кровно с буржуазией, огромно. Достаточно сказать, что в Николаеве из 560 дел, имеющихся в ЧК, 250 касаются служебных преступлений местных коммунистов. В Одессе они, конечно, опять–таки градусом хуже. Эти местные коммунисты всюду находятся в оппозиции к северянам, держащим руль. Но в Николаеве северяне держат его весьма прочно.
Я вывел самое благоприятное для т. Залуцкого впечатление из всего, что видел в Николаеве. Продовольственная политика поставлена так, что из Николаевской губ. выкачано до 4 миллионов пудов, причем разверстка продолжается и сейчас. В Одессе при почти таких же хлебных ресурсах собрали только 160 тыс пудов.
В Николаеве была сделана попытка, пользуясь моим присутствием и: моей репутацией «мягкого» коммуниста, поднять кое–какой бунт против северян. Но надо было видеть, с каким блеском и как уничтожающе тт. Залуцкий, Крыжановский (предкомпарт) и Буров (Губчека) отразили все эти нападения. Причиной этому большая энергия самого председателя Ревкома и неразрывная тесная связь всех трех главнейших органов; Ревкома, Компарта и ЧК.
В отношении к пролетариату ведется серьезная политика. Завод Наваль был остановлен, вычищен. Оказалось, что нужно было прочистить его только слегка, достаточно было удаления только 80 человек, чтобы» завод был шелковый, за что рабочие только благодарили. Настроение переменилось настолько, что на митинге резолюция с заявлением, что коммунистическая партия является единственной подлинной руководительницей рабочего класса, была принята заводом единогласно при отсутствии воздержавшихся, в то время как, по словам местных работников, на собрании присутствовало не менее половины меньшевиков или сочувствующих меньшевикам.
Равным образом и в Херсоне недавно туда назначенный т. Доброхотов, держась в полном контакте с т. Залуцким, проводит и там такую же политику, которая, наверное, будет иметь такой же успех.
Одесские мои впечатления не таковы. С первых же бесед я убедился, что между т. Реденсом, стоящим во главе ЧК и ведущим энергично то, что называется северной политикой, несомненным героем очистки Одессы от бандитов, и Исполкомом, а в особенности Парткомом, имеются глубокие разногласия.
Т. Реденс прямо утверждает, что Исполком и Партком находятся в значительной степени под влиянием и в руках местных коммунистов, в свою очередь, мильонами уз связанных с одесской буржуазией. Действительно, странно видеть такие факты, как ходатайство высокопоставленных местных партийных работников за европейски известного атамана эксплуататоров Менделя Кота с ссылкой на то, что вышеозначенный бандит оказал им покровительство в то время, как они скрывались во время пришествия белых. Этот факт является типичным для целого ряда других.
Местные связи с худшими элементами мещанства оказываются глубокими, и крутые меры ЧК вызывают раздражение в кругах местных коммунистов, а потом и среди тех товарищей, которые должны были бы стоять на страже общереспубликанских и чисто коммунистических интересов.
Я нисколько не отрицаю того, что т. Кин — человек распорядительный, умный и преданный, я нисколько не отрицаю того, что т. Ян — очень крупный работник, ведущий далеко не без ума свою мягкую политику. Надеюсь, что ни т. Ленин, ни т. Раковский не заподозрят меня в переломе палки в сторону политики суровой. Мягкая политика в Одессе никуда не годится. Т. Ян утверждает, что невозможно прекратить свободу торговли в Одесской губ., которая фактически никак не дает встать на ноги настоящей разверстке. Т. Ян указывает, что нет еще пока никакого советского аппарата и что поэтому пришлось бы посадить на голод всю Одессу, в том числе и рабочую. Но ведь с какого–то конца надо начать лечить это положение. Хлеба мало, дороговизна чудовищная. В то время, как в Херсоне при существовании более или менее правильной разверстки и при довольно большом количестве хлебных запасов в распоряжении Упродкома цена на хлеб стоит 600 р. пуд, в Одессе фунт продается за 180–200 р. при почти полном отсутствии запасов у Продкома и очень слабых у армии. Т. Ян справедливо указывает на то, что это означает неспособность прежних здешних губкомиссаров, включительно, вероятно, до нынешнего. Сюда нужно прислать чрезвычайно умелого, очень серьезного, сурового работника, который импонировал бы всей местной власти и имел бы большие полномочия. Надо также во что бы то ни стало настоять на том, чтобы здесь создалось то единство политики, которое привело к прекрасным результатам в Николаеве. Лично я считал бы до крайности важным, чтобы т. Дзержинский приехал в Одессу и поддержал своим огромным авторитетом здешнюю ЧК.
Пока я ограничусь только общими замечаниями. В случае, если придется отметить что–нибудь более интересное, — сделаю это. Что касается моей собственной работы здесь, в Новороссии, то отчет о ней мною дается постоянно в ПУР, и я могу только отметить, что как по всей Украине, где бы я ни ездил, так и здесь, при всяком составе аудитории, вплоть до громадных митингов в 15 тыс. человек обывателей, я встречаю шумный успех. Резолюции, предлагаемые командированным со мною ПУРом т. Котляревским, принимаются без исключения единогласно. По отзывам, которые мы слышим от местной власти, приезд наш оказал им громадную помощь, заставил смолкнуть как тех, кто кричит о скором пришествии поляков, так и вообще всех злоязычников.
С этой точки зрения, могу сказать, что поездка эта, хотя и оторвавшая меня от моего непосредственного дела, является удачной и нужной. Надеюсь, что и дальнейшее мое пребывание в Одессе и поездка по фронту, которой я намерен закончить мою командировку, будет иметь тот же успех.
Как в Николаеве, так и в Одессе я слышал мелкие жалобы на Харьковский центр. Даже в Николаеве, где имеются провода, наблюдается большая оторванность от Центра, полное отсутствие каких бы то ни было инструкций. Что же касается денег, то здесь приходилось печатать собственные деньги, так как не было ни одной копейки из Центра. Доходило до таких курьезов, что известие о применении смертной казни в пределах Украины прочитано было в Одессе Губкомпартом в случайно попавшемся запоздалом номере харьковской газеты, что только из передовицы такой же запоздавшей газеты одесская организация узнала, что она постановлением ЦК объявлена мобилизованной. Такие вещи совершенно недопустимы.
Ясно, что первое, за что <нужно> взяться в Харькове, — это за прочную связь с Центром.
При всем моем громадном уважении к ЦК партии в Харькове и к Украинскому Совнаркому я должен сказать, что они в значительной степени варятся в своем собственном соку и что то, от чего мы страдали, может быть, и теперь страдаем в России — оторванность провинциальных центров от главного, — здесь тысячекратно выпуклее.
Повторяю, главнейшая задача, до выполнения которой решительно нельзя говорить ни о какой украинской политике, — это налаживание самых регулярных сношений. Никакие препятствия железнодорожных, почтово–телеграфных свойств не должны считаться непреодолимыми. Всегда можно устроить такую систему сношения, пользующуюся и военными проводами, и постоянной посылкой агентов, и т. п., которая дала бы возможность на худший конец по крайней мере раз в неделю давать подробную политическую сводку и подробную инструкцию по крайней мере всем губернским центрам, а этого, безусловно, нет.
Этот мой доклад был уже окончен, когда я встретился с т. Дербашевым, бывшим петроградским рабочим. Приехал он сюда на излечение, но взял на себя руководство Черноводтрамом. Так как все заставляет думать, что этим летом мы освободимся от наших противников на Черном море, то мне кажется необходимым оказать Черноводтраму уже сейчас известную поддержку, иначе учреждение это находится в совершенном забросе и может оказаться ни в какой мере не готовым к возобновлению торговых сношений через Одессу.
Сообщу то, что говорил мне т. Дербашев об общем впечатлении в Одессе. Его характеристика совершенно совпадает с тою, которую я дал Вам в этом докладе, но в дополнение он очень жалуется на все без исключения одесские власти, как бездействующие или действующие в беспорядке. Он признает, что т. Кин, с которым я не познакомился, так как он уехал в Харьков, представляет собою человека прочного и распорядительного, но более пригодного, по словам Дербашева, к роли коменданта или председателя ЧК, чем к роли председателя Исполкома, так как у него совершенно отсутствует всякая гибкость психики, всякая широта горизонта и малейшее представление об экономической политике.
Т. Дербашев считает абсолютно необходимым установление в Одессе, по крайней мере для г. Одессы, Ревкома и с большой страстью выдвигал в председатели Ревкома т. Рашевича. На мой взгляд, Одесса представляет собой, с одной стороны, богатейший источник всех возможностей, даже в смысле огромных материальных богатств, которые здесь в разных углах скрываются, а с другой стороны, безусловно опасный для нас пункт. <…> И никакие внешние овации, которые мне здесь устраивают, меня в этом отношении не обманывают. Нужны очень и очень сильные руки.
Если т. Рашевич не имеет сейчас других первоклассной важности государственных задач, то пусть ЦК подумает о таком назначении. Он сумел бы прибрать Одессу к рукам и превратить ее в великий советский порт. Надобно только, чтобы она стала им возможно скорей.
Крепко жму Вашу руку, дорогой Владимир Ильич. Дня через два выезжаю в Ольвиополь, в штаб 14–й армии. Может быть, посещу еще армейские части, но в общем поездку кончаю и скоро буду в Москве. Очень рад, что могу послать Вам этот отчет с курьером.
Ваш Луначарский
На первой странице «Отчета» рукой Ленина написано:
«В архив»
