1/2 1922
В МАЛЫЙ СОВНАРКОМ
Художник Ф. А. Малявин предложил организовать выставку картин и рисунков его работы с тем, чтобы все доходы, которые могут поступить в результате этой выставки, имеющей быть в больших городах Европы и Америки, поступили в пользу голодающих. Объезд этих городов выставкой должен иметь место до декабря <19>22 года. Со своей стороны Народный Комиссариат по просвещению считал бы организацию такой выставки полезной как в смысле вполне возможной доходности ее, так и в особенности в смысле возобновления культурных сношений с Западом, известного поднятия престижа Советской России в культурном отношении. Наркомпрос останавливается единственно перед необходимыми для организации этой выставки расходами, т<ак> к<ак> смета его на ближайший год, как это известно Совету Народных Комиссаров, рассчитана с такой скудостью, что даже сравнительно небольшие дополнительные издержки оказываются для Наркомпроса непосильными. Ввиду этого Наркомпрос, поддерживая предложение художника Малявина, ходатайствует перед Малым Совнаркомом об отпуске на всю организацию дела суммы в 15 000 рублей золотом из запасных средств Республики.
При сем прилагаю проект постановления Малого Совнаркома.
Нарком по просвещению А. Луначарский
За секретаря <подпись>
Публикуется впервые по заверенной машинописной копии. АВП СССР, ф. 04, оп. 58, п. 369, ед. хр. 56091, № 361, л. 6.
К письму Луначарского приложен подписанный им проект постановления Малого Совнаркома о субсидировании выставки Малявина за границей.
Приводим его текст.
«Ввиду выраженного художником Ф. А. Малявиным желания организовать выставку картин и рисунков его работы в Европе и в Америке в пользу голодающих Совет Народных Комиссаров постановляет:
1. Разрешить художнику Ф. А. Малявину с минимальным количеством лиц, которых он укажет, выехать для этой цели за границу при условии соблюдения обычных формальностей.
2. Предписать всем государственным учреждениям, имеющим в своих хранилищах произведения художника Малявина, выдать ему эти произведения на срок до начала <19>23 года.
3. Считать обязательным для частных лиц, владеющих картинами художника Малявина, возвращение их художнику Малявину на этот же срок,
4. Отпустить на расходы по этому делу под ответственность художника Малявина сумму в 15 000 довоенных рублей из запасных средств Совета Народных Комиссаров с тем, чтобы весь доход с выставки обратился на покрытие этой суммы, а по покрытии ее пойдет в распоряжение ЦК Помгола.
Нарком по просвещению А. Луначарский
Зам. секретаря <подпись>.
С подл<инным> верно. Секретарь <подпись>».
Оба документа — копия письма Луначарского в Малый Совнарком и копия проекта — были 9 февраля отправлены с соответствующим письмом замнаркома Литкенса в следующие учреждения: Наркомфин, РКИ, Наркоминдел, Наркомвнешторг и ЦК Помгол ВЦИК. Приводим текст сопроводительного письма Литкенса:
«Народный Комиссариат по просвещению препровождает при сем на срочное (не позднее 3–х дней) заключение 1) ходатайство наркома А. В. Луначарского от 1–го февраля с. г. об отпуске художнику Ф. А. Малявину 15 тысяч рублей золотом из запасных средств Республики на поездку за границу художника Малявина и организацию им в больших городах Западной Европы и Америки выставки картин в пользу голодающих, и 2) проект постановления Совнаркома.
Наркомпрос просит препроводить означенное заключение непосредственно в Малый Совнарком, копию же — в секретариат Коллегии Наркомпроса — Остоженка, 53, комн. 67, тел. 7–36.
Замнаркомпрос Е. Литкенс»
(там же).
18 февраля Луначарский направил в те же инстанции отношение, исправляющее ошибку в письме Литкенса (вместо 15 000 золотых руб. — 15 000 довоенных руб.) — там же, л. 8.
27 февраля на заседании Малого Совнаркома (прот. № 838, п. 7) было принято постановление, подписанное Цюрупой:
«Признать целесообразным организацию выставки картин художника Малявина в месячный срок за границей под руководством т. Малявина в целях реализации доходов от выставки в пользу голодающих. Изъять для этой цели картины художника Малявина как из музеев, так и из владения частных лиц на срок не более одного года.
Отпустить на организацию выставки 15 000 довоенных рублей по смете Народного Комиссариата просвещения 1922 года. Поручить Народному Комиссариату финансов эту надобность учесть при пересмотре бюджета Народного Комиссариата просвещения на 1922 год. Контроль и ответственность за выполнение настоящего постановления об организации выставки и изъятии картин, а также за их сохранность и своевременное возвращение возложить на Народный Комиссариат просвещения»
(ЦГАОР, ф. 130, оп. 4, ед. хр. 35, лл. 1, 4–5).
7 марта Малявин получил мандат за подписью наркома просвещения:
«Мандат
Предъявитель сего, художник Ф. А. Малявин, имеет право на изъятие своих картин как из ведения музеев, так и из ведения частных лиц на срок не более одного года на предмет организации выставки картин за границей под его руководством в целях реализации доходов от выставки в пользу голодающих.
Основание: постановление Совета Народных Комиссаров от 27 февраля 1922 г.
Народный комиссар по просвещению <А. Луначарский>»
(ЦГА РСФСР, ф. 2307, оп. 2, ед. хр. 570, л. 3).
13 апреля 1922 г. Главмузей по инициативе И. Э. Грабаря, заведующего Третьяковской галереей, опротестовал решение СНК в Президиуме ВЦИК, ссылаясь на то, что решение было принято без участия представителей музеев, что это явление беспрецедентное в истории международных художественных выставок. В письме, подписанном, в частности, Грабарем, говорится:
«Быть может, Малявину удалось уверить членов Совнаркома в том, что он вершина настолько значительная, что для него должно быть сделано исключение. Однако это никоим образом не соответствует действительности, ибо, нашумев свыше 20–ти лет тому назад своей картиной „Смех“, приобретенной Венецианской картинной галереей, он с тех пор только повторял самого себя, становясь из года в год все слабее и слабее, и в настоящее время собою никакой крупной художественной фигуры уже не представляет. „Выезд“ за границу такого художника не даст ничего прославлению русского искусства, а скорее, наоборот, вызовет повсеместное недоумение, что уже случилось в 1914 г., когда Малявин выставил в Венеции свой семейный портрет <…>
Все дело о малявинских картинах возникло несомненно только потому, что он сам совершенно искренне верит в свою гениальность и сумел этой уверенностью заразить и других. На самом же деле Малявин наших дней — один из самых средних и серых современных русских художников, играющий только на когда–то созданной вокруг его имени шумихе, не имевшей и в те времена достаточных оснований. Достаточно сказать, что он совершенно не имеет имени в Париже, Англии и Германии и лишь благодаря Венецианской галерее несколько знаком Италии. Сама фигура Малявина, сейчас наполовину комическая, и его выставка, обставленная такой помпой, взятая под особое покровительство Совнаркома, может вызвать скорее веселое, нежели серьезное настроение в художественных кругах Запада»
(там же, лл. 16 об. — 17).
Луначарский не согласился с этими доводами. Конфликт между Наркомпросом и Главмузеем затянулся. 16 мая 1922 г. Луначарский писал в Главмузей:
«В ответ на Ваше письмо от 11 мая должен Вам сообщить, что я вовсе не называл музеев мертвыми, я даже удивляюсь, как Вы могли предположить, что можно высказать подобную мысль. Говорил я собственно не об этом, а о том, что почти все музеи мира, оставляя картины исключительно в своем помещении и боясь устраивать передвижные выставки, поступают неправильно. Я указываю на то, что за границей все чаще и чаще устраиваются выставки определенной школы или определенного художника (я сам на многих таких выставках бывал) не только из хранилища данного музея, но всех музеев, как государственных, так и частных.
Сейчас, конечно, о систематических передвижных выставках нельзя говорить, так как даже передвижные выставки, устраивавшиеся Обществом передвижников, должны были прекратиться. Но самую мысль я считаю глубоко правильной. Поскольку эту мысль я считаю правильной, постольку я считаю неправильным возражение Третьяковской галереи и Отдела музеев против предприятия Малявина. Я думаю, что здесь сказывается косный консерватизм музееведов, хотя рядом здесь имеются другие соображения, более важные и более сильные. В общем же я думаю, что Музейный отдел напрасно заварил эту кашу. Малявин сейчас получил необходимые ему деньги и имеет полную возможность за свой страх и риск отправить картины, которыми, как я наверное знаю, не особенно дорожит Третьяковская галерея, в европейско–американское турне. Что из этого выйдет, мы увидим, но почему непременно нужно ставить палки в колеса, я не понимаю. Между тем дело затягивается и получается какая–то ненужная канитель. Я бы думал, что Музейный отдел должен был бы ограничиться протестом в печати, то есть заявить, что это сделано помимо его воли и даже вопреки его желанию, но не канителиться с этим.
Что касается выставок, которые устраивались за это время, то, кажется, я более или менее на всех бывал. Сейчас, как раз завтра, думаю посетить выставку Кончаловского. Выставки крестьянского искусства я, действительно, еще не смотрел, но очень хотел бы сговориться с Вами относительно ее посещения в один из ближайших дней, так как выставкой этой очень интересуюсь. Хорошо бы, если бы Вы согласились вместе со мною осмотреть ее в 1 час в четверг. Несмотря на то, что я страшно перегружен сейчас работой по процессу эсеров, я, конечно, так сказать, в порядке кратковременного отдыха, мог бы выбрать для этого время.
Крепко жму Вашу руку.
Нарком по просвещению А. Луначарский»
(ЦГА РСФСР, ф. 2307, оп. 2, ед. хр. 570, л. 39–39 об.).
18 мая 1922 г. Луначарский подтвердил свою точку зрения в письме в Главмузей:
«Вчера получено мною категорическое предложение зам. предсовнаркома тов. Цюрупы немедленно привести в исполнение постановление СНК о выдаче Малявину его картин, находящихся в Третьяковской галерее. Ввиду этого категорического предложения, делающего меня ответственным за выполнение, прошу Вас за Вашей ответственностью немедленно выполнить предложение СНК. В случае, если с Вашей стороны есть какие–нибудь особо важные возражения, уполномочиваю Вас лично представить их в письменной форме тов. Цюрупе, с направлением копий ко мне»
(там же, л. 40).
Выехав за границу, Малявин, однако, не оправдал доверия Советского правительства. Более того, он выступил в печати с грубой антисоветской клеветой, в частности, с клеветой на Луначарского. Об этом свидетельствуют следующие документы:
1) Письмо Луначарского в Отдел Запада Наркоминдела (копия в ИНО ГПУ тов. Трилисеру) 16 ноября 1922 г.:
«В ответ на бумагу Отдела Запада от 10–го ноября по поводу художника Малявина, я должен сказать, что означенный художник входил здесь в организацию революционных художников, сделал мой личный портрет, был принят у тов. Ленина, который одно время лично ходатайствовал о пропуске его за границу, и числился вообще в числе наиболее революционно настроенных художников, поэтому упрек в безалаберности при пропуске таких художников, как Малявин, отпадает целиком. Но Малявин, человек некультурный и неумный, очевидно, попал за границей под влияние эмигрантщины, о чем я был уже осведомлен представителем Наркомпроса за границей тов. Гринбергом. Само собой разумеется, за свое неуместное выступление Малявин должен понести должное наказание, и я прошу ГПУ и Инотдел заранее считать разрешенным в отрицательную сторону вопрос о возвращении Малявина в Россию.
Нарком по просвещению <Луначарский>»
(ЦГА РСФСР, ф. 2306, оп. 1, ед. хр. 3377, л. 122).
2) Письмо Луначарского Уншлихту от 6 декабря 1922 г., где, в частности, говорится:
«Я не знаю, писал ли я Вам уже о результате сведений, полученных о совершенно негодяйском поведении художника Малявина. Мы с Наркоминделом постановили ни в коем случае Малявина назад в Россию не пускать. Этот дрянной человечишко, между прочим, наврал Гринбергу, будто я один раз, приехав к нему позировать, забыл у него свой портфель, в котором он нашел и прочел секретные бумаги, касающиеся меня, Ленина <…>, но был так честен, что вернул его мне. Вы, конечно, понимаете, что это чистая ложь. Никаких секретных бумаг я в портфеле не вожу. Да их и не было, но само заявление такого человека рисует его как негодяя с головы до ног. Не знаю, писал ли я Вам уже об этом, но сейчас подтверждаю, что о въезде Малявина в Россию не может быть и речи. Статьи его в „Руле“, „Новом времени“ Суворина и в одной баварской черносотенной газете представляют собою одну сплошную и злостную клевету. Опять–таки не знаю, осведомлены ли Вы о том, но я считаю нужным подчеркнуть, что, по полученным из–за границы сведениям, Маяковский ведет себя в высшей степени похвально, всюду очень ярко демонстрирует в пользу Советской России и произвел очень благоприятное для нас впечатление во всех городах, где проживал»
(ЦГА РСФСР, ф. 2306, оп. 1, ед. хр. 3377, л. 13).
3) Письмо Луначарского прокурору Московской губернии тов. Шевердину 6 мая 1923 г.:
«Уважаемый товарищ, по поводу бумаги Вашей от 2 мая за № 4332 имею Вам сообщить следующее: художник Малявин, втершийся в доверие как В. И. Ленину, так и мне, обратился ко мне с покорнейшей просьбой дать ему временную квартиру в одном из наших детских садов. Я заранее предупредил его, что квартиру эту предоставлю ему только на короткий срок и что по истечении этого срока я укажу ему другую, менее нужную для детей квартиру, куда он и должен будет переехать.
Через несколько времени Малявин, снабженный советскими деньгами и с целым рядом своих картин, выехал за границу. Своему зятю, оставшемуся здесь, он поручил ни в коем случае из квартиры не выезжать, и вышло так, что, в то время как дети ютились в душных комнатах, две прекрасные комнаты были заняты просто картинами Малявина, притом картинами, лишенными всякой художественной ценности, ибо все, что у Малявина было мало–мальски ценного, было им вывезено за границу. Когда жена моя, управлявшая этими колониями, решила вывезти вещи Малявина, ввиду нарушения данного им слова, оставленные в квартире, то оказалось, что Малявин перед отъездом, не сказав мне о том ни слова, получил охранную грамоту от Каменева. Я, снесясь с тов. Каменевым, указал ему на то, как обстоит дело, и, по соглашению с ним, квартиры Малявина лишил, а оставленные им картины, признанные музееведами лишенными всякой ценности, даже коммерческой, сдал на хранение. Никаких незаконных действий, таким образом, колония, конечно, не произвела.
Но дальше история становится гораздо более компактной. Переехав за границу, Малявин сразу перешел на сторону наших врагов, писал абсолютно клеветнические статьи, в которых, между прочим, утверждал (ложь с начала до конца, конечно), что я однажды будто бы забыл у него портфель, в котором он нашел бумаги <…>, но что–де по благородству своему он мне эти бумаги вернул.
Кроме того, этот гнуснейший человек, забравшись рано утром на нашу выставку в Берлине, украл оттуда свою, проданную государству картину, которая была найдена у него и возвращена на место при помощи германской полиции.
Очень советую Вам, товарищ московский прокурор, не являться защитником, ломающим копья за человека, сейчас по постановлению Наркоминдела лишенного права обратного въезда в Россию.
Что касается оставленных Малявиным картин, то я еще раз предпишу Музейному отделу просмотреть эти картины. Думается, что самое лучшее назначение для них было бы продать их с аукциона в пользу беспризорных детей, так как имущество это нужно рассматривать как абсолютно бесхозяйное, ибо Малявин, лишенный права обратного въезда в Россию, для нас является теперь таким же, как всякий другой беглый.
Нарком по просвещению <Луначарский>»
(ЦГА РСФСР, ф. 2306, оп. 1, ед. хр. 3367, л. 51–51 об.).
Следует отметить, что при отъезде Малявина за границу ни одна из картин, находившихся в государственных хранилищах, ему выдана не была.
