<Между 12 и 17 января 1922 г.>
В<есьма> срочно. Лично.
Дорогой Владимир Ильич.
Тов. Енукидзе вчера сказал мне, что на последнем заседании Политбюро вновь решено закрыть Большой театр и дано поручение Президиуму ВЦИК пересмотреть этот вопрос и разрешить его в предуказанном направлении.
Я позволю себе разделить этот вопрос надвое: на формальную сторону и по существу. Формально я протестую самым категорическим образом против такого рассмотрения каких бы то ни было вопросов. В самом деле, вопрос рассматривался в комиссии т. Ларина, в Малом и в Большом Совнаркоме и в Президиуме ВЦИК неоднократно при чрезвычайно внимательном выслушивании всех за и против. В результате и Большой Совнарком и Президиум ВЦИК постановили Большой театр оставить открытым. Затем Центральный Комитет собирается внезапно, не уведомляя меня ни одним словом и не заслушав ни одного компетентного лица <…> Как ни мудр Центральный Комитет, но он, конечно, рискует, разрешая среди больших государственных дел относительные мелочи, вроде вопроса о Большом театре <…>, если он не только не заслушивает каких–либо специалистов, но даже своего собственного, приставленного к этому делу человека, в данном случае меня, который за четыре года не мог не приобрести в вопросах такого рода некоторого опыта. Исходя из этих соображений, я формально протестую против решения Центрального Комитета, принятого без меня, и категорически требую пересмотреть это решение по заслушанию моих аргументов против него.
Об этом я посылаю заявление и секретарю ЦК.
Теперь несколько слов по существу. Вы сразу поймете из этих немногих строк, что Вас ввели в заблуждение.
Дефицит Большого театра при царском режиме доходил до миллиона рублей в год, что составляет на наши деньги не менее ста миллиардов.
В будущем 1922 г. государство имеет уплатить Большому театру в золотых рублях сто сорок четыре (тысячи) всего, т. е. менее шестой части прежних расходов. При этом первое место в Большом театре при царе стоило пять рублей, в настоящее время оно на золотые деньги стоит тридцать копеек. 25% всех мест, включая самые дорогие, отдаются органам ВЦСПС даром. Вы, конечно, спросите после этого, каким же чудом можем мы содержать этот театр. Действительно, это настоящее чудо и в административном отношении и в отношении жертв, которые приносят этому делу все артисты, ибо ни один из них не получает более 20% своего прежнего заработка, а некоторые значительно меньше. При этом сохранено и многомиллиардное имущество этого театра в замечательном порядке, с каким вряд ли может сравниться даже лучший склад ВСНХ.
За все это следовало бы наградить тов. Малиновскую орденом Красного Знамени, вместо этого она награждена потерей здоровья вследствие целой массы клеветы, в которой участвует не только актерская шпана и шныряющие вокруг театра жулики <…>
Допустим теперь, что мы закроем Большой театр. Что же из этого получится? А вот что. Даже комиссия тов. Ларина, постановив закрыть Большой театр, считала необходимым сохранить его оркестр, как первую в России и европейски значительную европейскую единицу. Кроме этого надо поддержать огромное здание, которое нужно и для советских заседаний, наконец, надо охранять и все многомиллиардное имущество этого театра. В результате мы будем расходовать на это все те же ничтожные 12 тысяч золотых рублей в месяц, которые сейчас приплачивает государство. Спектакли–то прекратятся, но ведь прекратятся и доходы с них, а спектакли как раз окупают труппу и себя самих, субсидия же идет фактически на материальное и техническое обслуживание, а если прибавить к этому оркестр, даже пожалуй и не хватит на расходы. Так что Вы своей мерой ни одного золотого рубля Наркомпросу не дадите, если только не хотите, чтобы вся эта демагогия раскрала у нас имущество театра или обвалился сам Большой театр, в виде европейской демонстрации нашей некультурности. К этому прибавьте, что те полторы тысячи человек, которые кормятся около театра, будут выброшены среди зимы на улицу, после того, как с ними заключен был контракт на сезон. Во всякой стране, где мало–мальски оберегается труд (а мне кажется, что Рабоче–крестьянская республика должна быть похожа на такую страну), могли бы потребовать по суду неустойки и, конечно, всякий суд признал бы за ними полное право такую неустойку получить, и это при закрытии театра означало бы огромный расход для государства. Если мы этого огромного расхода, мы в качестве «диктаторов» на себя не возьмем, то это попросту значит, что без всякой пользы для себя мы лишили бы куска хлеба полторы тысячи людей с их семьями, быть может уморили бы с голоду несколько десятков детей, вот что значит фактически закрытие Большого театра.
Продолжение его существования означает, что мы, не тратя ни одной копейки сверх 12 тысяч рублей в месяц, которые необходимы для поддержания здания, охраны материала и содержания оркестра, и в то же время имеем театр, о котором и до сих пор еще идут хвалебные отзывы представителей иностранных держав и иностранной прессы, позволяем каждый вечер двум тысячам людей, в том числе 500 рабочим, проводить время в теплом и светлом помещении, слушая хорошую музыку, а трудящимся в количестве населения маленького уездного городка — сколько–нибудь прилично существовать своим специальным трудом. Вот обстоятельства. Я никоим образом не могу допустить, потому что я еще в здравом уме и твердой памяти, что, узнав эти обстоятельства, Вы продолжали бы настаивать на закрытии Большого театра. Может быть, мы делаем бессознательные ошибки и даже глупости, но сознательно мы их, конечно, не делаем. Я почти готов согласиться с тов. Енукидзе, что лиц, легкомысленно вводящих в заблуждение Центральный Комитет, а должно быть такие лица есть, следовало бы отдавать под партийный суд.
Теперь для заключения еще одно слово. Вы вотировали мне <от> Политбюро выговор за недостаточную охрану интересов моего ведомства, выразившуюся в том, что я не уследил, как Осинский, не предупредив меня, решил касающийся Наркомпроса вопрос. Вы сказали, что надо следить за всем. <…> Может быть, попросить какого–нибудь члена ЦК, более приятельски ко мне настроенного, взять на себя такой надзор. ЦК сплошь и рядом ставит вопросы Наркомпроса, не вызывая никого из членов Коллегии. Затем тов. Сосновскому запрещено было председательствовать во всех комиссиях за то, что при обсуждении вопроса, касающегося Наркомпроса, он его не предупредил. Я думаю, что дело тут было не в конституции, а в признании полной неразумности такого поведения <…>
Как тут быть и кому жаловаться.
Уверенный в том, что Вы, Владимир Ильич, не рассердитесь на мое письмо, а наоборот исправите сделанный промах, крепко жму Вашу руку.
Нарком по просвещению А. Луначарский
Публикуется впервые по машинописной копии. ЦГАОР, ф. 1235, оп. 39, ед. хр. 34, лл. 89–90.
17 января 1922 г. Политбюро ЦК РКП приняло решение просить ВЦИК рассмотреть заявление тов. Луначарского по существу.
6 февраля 1922 г. Президиум ВЦИК постановил: «Довести до сведения Политбюро ЦК РКП, что фракция Президиума ВЦИК, рассмотрев письмо т. Луначарского и заслушав объяснения Малиновской, находит закрытие Большого театра хозяйственно–не целесообразным» (там же, оп. 39, д. 10, лл. 2, 150).
14 марта 1922 г. на имя А. С. Енукидзе и А. В. Луначарского была получена выписка из протокола заседания Политбюро. Слушали: доклад Аванесова о Большом театре, постановили: «Удовлетворить ходатайство ВЦИК от 6/II — 22 г.» (там же, л. 149).
Очевидно, окончательное решение о сохранении Большого театра связано с публикуемым обращением Луначарского к Ленину, а также с письмом М. И. Калинина в Политбюро ЦК РКП(б), текст которого впервые здесь печатается (ЦГАОР, ф. 1235, оп. 39, ед. хр. 34, л. 91–91 об.):
«Политбюро ЦК РКП 12 января вынесло постановление о закрытии Большого театра, текстуально — о закрытии большой оперы и балета. В постановлении не изложены мотивы этого решения, благодаря чему само постановление становится неясным и ставит в затруднительное положение Президиум ВЦИК. Если держаться постановления текстуально, то придется распустить оперную и балетную группы и организовать в Большом театре драму, оперетту, фарс и т. д. <…>
Мне кажется, прежде чем разрушать огромную накопленную целыми поколениями культурную ценность, необходимо предварительно решить: кто же должен занять место, т. е. какой вид изобразительного искусства займет место уничтоженных оперы и балета.
Следующий вопрос встает, почему вдруг неожиданно получилось гонение на оперу и балет.
Разве этот вид искусства не совместим с советским строем. Или зрительные залы бывают пусты. Все данные говорят как раз обратное. Наиболее чуткие к искусству работники Советской власти, делегаты съездов, приехавшие из провинции, всегда стремятся попасть на оперу или балет; рабочие, работницы любят оперу или балет, я думаю, не меньше квалифицированных любителей театра, представителей Советской власти.
Значит, как будто, нет оснований к замене, предположим, оперы, драматической труппой.
Мне кажется, прежде чем ставить такие вопросы, предварительно не мешало бы инициаторам таких предложений прочесть реферат в дискуссионном клубе Московского Комитета вообще о значении театра.
Как–то в частной беседе на мой вопрос, чем можно заменить религию, Владимир Ильич ответил, что эта задача целиком лежит на театре, что театр должен отлучить от обрядовых сборищ крестьянские массы.
И мы видим, что действительно, театр, именно театр проводит первые бразды общественности в деревенской толще. По крайней мере, я не встречал более благородного способа развивать общественность деревни, как хороший театр. И его развитие как в деревне, так и в небольших городах идет гигантскими шагами. И при этом тратятся во всероссийском масштабе огромные суммы, и расходы одного Большого театра не могут идти ни в какое сравнение с ними.
Поэтому, если вопрос стоит о закрытии театра в целях экономии, то это соображение, мне кажется, также не выдерживает критики. Ибо кому же придет в голову, например, закрыть, уничтожить в целях экономии Румянцевский музей или Публичную библиотеку только на том основании, что туда мало ходят рабочие.
Большой театр, несомненно, играет не меньшую воспитательную роль для своих посетителей, чем Публичная библиотека. Неправда, что Большой театр посещают одни спекулянты, кто так говорит, лицемерит, клевещет, идеализирует спекулянтов.
Главными посетителями его, если не считать дорогие места партера, является рабочая и студенческая молодежь; я за три года был всего один раз в Большом театре, но и одного раза было достаточно, чтобы заметить среди людского потока, перекатывающегося по фойе, основную группу посетителей.
Затем, разве хоть один провинциальный артист, попавший в Москву, уедет, не постаравшись побывать в Большом театре, где он ищет образцов игры, учится им и несет дальше в глухие места.
Наконец, не мешает напомнить, что тяжесть падения стоимости денег падала и до сих пор падает особенно чувствительно на плечи артистов. В массе, если не говорить о редких единицах, они жестоко эксплуатируются, работают буквально за гроши, пробиваясь частной халтурой. Несомненно, своей работой они выполняют большую культурную работу в самых дьявольских условиях, когда артисты корчатся от холода на сцене. И Советская власть этой социальной группе работников должна засвидетельствовать свое уважение за ее огромные услуги государству. Какой–то, кажется, персидский или иной страны царь сжег, чтобы прославиться в истории, греческий храм искусства. Я думаю, ЦК РКП имеет достаточно положительной за собой работы, чтобы не прибегать к столь сомнительным средствам, и я надеюсь, что Политбюро пересмотрит и отменит свое решение.
С коммунистическим приветом, член ЦК РКП М. Калинин»
См. также примеч. к письму Луначарского Ленину 25 августа 1921 г. (стр. 310–313).
