«Парижская коммуна и задачи демократической диктатуры»

В каком смысле Парижская Коммуна была диктатурой пролетариата Парижская коммуна и задачи демократической диктатуры ¹

Позиция «Искры» в вопросе о возможности допустимости ² участия социал–демократов во временном правительстве теперь до крайности запуталась. При благоприятных обстоятельствах оказывается, и, по мнению учеников Мартынова, возможным такой размах революции, который послужит прямым предисловием к грандиозному социальному перевороту, но сама партия, ее воля, ее работа, ее планы при этом оказываются как бы не при чем. «На бога надейся, а сам не плошай», говорит пословица, стремящаяся обезвредить религиозный фатализм, — «на обстоятельства, на исторический процесс надейся, — скажем мы, — но сам не плошай!» Иначе будешь экономистом–фаталистом, а не социал–демократом, революционером. В резолюции меньшевистской конференции читаю: «Только в одном случае социал–демократия по своей инициативе должна была бы направить свои усилия к тому, чтобы овладеть властью и по возможности дольше удержать ее в своих руках, именно в том случае, если бы революция перекинулась в передовые страны Западной Европы, в которых достигли уже известной зрелости условия для осуществления социализма». Прежде всего невольно спрашиваешь себя: а разве можно «направить усилия» к чему–нибудь еще и не по своей инициативе? А во–вторых, что, если перевернуть эту фразу так: «Только в одном случае революция в России перекинется на передовые страны Западной Европы, именно если РСДР Партии удастся захватить в свои руки и удержать на долгое время власть…» Если уже строить предположения, то почему на такое? Максимум энергии никогда не мешает. Впрочем, о захвате власти партией никто и не говорит, говорится лишь об участии, по возможности о руководящем участии в революции, в тот момент, когда власть будет в ее руках (если такой момент наступит) и когда власть эту будут стараться у нее вновь вырвать.

В связи с вопросом о возможности и правильности допустимости ³ такой подготовленной такой полудиктатуры демократической диктатуры ⁴ пролетариата любопытно навести несколько исторических справок о Парижской Коммуне, которая была революционной властью и делала революцию не только снизу, но и сверху.

Была ли Коммуна диктатурой пролетариата?

Предисловие Энгельса к 3–му изданию Марксовой «Гражданской войны во Франции» кончается такими словами: «В последнее время филистер снова стал обнаруживать ужас при словах: диктатура пролетариата. Хотите ли знать, милостивые государи, что такое эта диктатура? Всмотритесь в Парижскую Коммуну. Это была диктатура пролетариата».

Но ведь диктатура диктатуре рознь! Может быть, это была настоящая, чистая диктатура пролетариата пролетариата? В таком роде, как понимают и представляют ее в России Троцкий и Парвус? в смысле чисто социал–демократического состава ее членов и характера ее практических задаче?⁵ Отнюдь нет! Сознательный пролетариат (притом лишь более или менее сознательный), т. е. члены Интернационала, был в меньшинстве; большинство правительства состояло из представителей мелкобуржуазной демократии. Один из новейших исследователей (Густав Экк) говорит это совершенно недвусмысленно.

В центральном комитете национальной гвардии, например, было 35 членов и всего два социалиста (т. е. члена Интернационала), но зато они (Варлен и Авуан) имели огромный вес: среди своих товарищей по власти. О том же комитете Лиссагарэ пишет: «Были ли члены его известными агитаторами? социалистами? — Отнюдь нет, — все неизвестные имена: мелкая буржуазия, лавочники, приказчики». И однако Варлен и Авуан вошли в такой комитет. Позднее в комитет вошли еще Пинди, Остен и Журд. «Ньюйоркская рабочая газета», орган Интернационала, писала в статье от 18 июля 1874 года следующее: «Коммуна не была делом Интернационала; они вовсе не идентичны, но члены Интернационала приняли программу Коммуны, в то же время расширив ее далеко за ее первоначальные рамки, они были равным образом ее ревностнейшими и вернейшими защитниками, так как они понимали ее значение для рабочего класса».

«Генеральный Совет», во главе которого стоял, как известно, Маркс, одобрил такую тактику Парижской федерации Интернационала; в манифесте его сказано было: «где бы и в какой бы форме ни велась классовая борьба, члены нашего общества должны быть в первых рядах». Но наши предшественники, члены Интернационала, отнюдь не желали слиться с Коммуной, они все время защищали свою особую, чисто пролетарскую партийную организацию. Экк пишет: «Федеральный совет Интернационала сразу сумел обеспечить влияние за своими уполномоченными при революционном правительстве». Великолепным доказательством обособленности тогдашней пролетарской организации при участии, однако, представителей ее в правительстве может служить следующий пригласительный билет: «В ближайшую субботу, 20 мая, ровно в час будет иметь место экстренное заседание Федерального совета Интернационального рабочего общества. Члены Коммуны, принадлежащие к Интернационалу, приглашаются присутствовать. Они должны будут отдать отчет в том, какое положение заняли они в Коммуне и какова причина и сущность возникших внутри ее разногласий. Для присутствия на заседании необходим членский билет». А вот еще любопытнейший документ — решение вышеупомянутого экстренного совещания: «Интернациональное рабочее общество приняло в экстренном заседании 20 мая следующие решения: выслушав сочленов, являющихся в то же время членами Коммуны, собрание признало их поведение вполне лояльным и постановило просить их и впредь защищать всеми мерами интересы рабочего класса, а также стремиться сохранять единство Коммуны в целях усиленной борьбы с версальцами. Кроме того, собрание рекомендовало добиваться полной публичности заседаний Коммуны и отмены § 3 Манифеста ее, как несовместимого с правом народа контролировать действия исполнительной власти, в данном случае — Комитета общественного блага».

На собрании присутствовало 6 членов Коммуны, трое прислали извинение. 19 марта Лиссагарэ насчитывает в Коммуне 25 представителей рабочего класса, но не все они принадлежали к Интернационалу: большинство и тогда было за мелкой буржуазией.

Здесь не место рассказывать историю Коммуны и роль в ней членов Интернационала. Скажем лишь, что в исполнительной комиссии заседал Дювиль; в финансовой — Варлен, Журд и Беслей, в военной — Дювиль и Пинди; в комиссии общественной безопасности — Асси и Шален, а в комиссии труда — Малон, Франкель, Тейс, Дюпон и Авриаль. 16 апреля, при новых выборах, вошло еще несколько членов Интернационала (между ними зять Маркса — Лонгэ), но в Коммуне были также явные враги его, как, например, Везинье. К концу Коммуны финансы находились в заведовании двух высокоталантливых членов Интернационала — Журда и Варлена. Торговля и труд были руководимы Франкелем, почта, телеграф, монетный двор и прямые налоги также управлялись социалистами. Все же большинство важнейших министерств, как замечает Экк, оставалось в руках мелкой буржуазии.

Итак, совершенно несомненно, что Энгельс, называя Коммуну диктатурой пролетариата, имел в виду лишь участие, и притом идейно руководящее участие, представителей пролетариата в революционном правительстве Парижа.

Но, быть может, все же непосредственной целью Коммуны был полный социалистический переворот? У нас ведь не может быть таких иллюзий.

Действительно, в знаменитом манифесте Генерального совета о Коммуне, написанном, несомненно, Марксом, говорится: «Коммуна должна была служить рычагом для разрушения основ буржуазного хозяйства, на которое опирается классовое господство». Но тут же манифест продолжает: «Рабочий класс не требовал чудес от Коммуны. Она не должна была осуществить немедленно какую–то какую–нибудь⁶ утопию. Он (рабочий класс) знает, что для его освобождения и для достижения более высоких форм общественной жизни… нужно пройти целый ряд исторических процессов, которые должны совершенно изменить и обстановку, и природу людей. Коммуна не гналась за осуществлением идеалов: она должна была лишь дать свободу имеющимся уже элементам нового общества, развившимся в недрах перезревающего капитализма. Все меры, все социальное законодательство Коммуны носило практический, а не утопический характер, — Коммуна осуществляла то, что мы нынче называем «программой–минимум социализма». Чтобы напомнить, что именно совершила Коммуна в этом направлении, приведем цитату из того же предисловия Энгельса:

«26–го марта была выбрана, а 28–го провозглашена Парижская Коммуна. Центральный комитет национальной гвардии, в руках которого была до тех пор власть и который успел уже отменить безобразную полицию нравов, передал свои полномочия Коммуне. 30–го марта Коммуна отменила конскрипцию и постоянную армию и объявила единственной вооруженной силой национальную гвардию, к которой должны были принадлежать все способные носить оружие граждане; она отменила квартирную плату с октября 1870 по апрель 71–го года с отнесением уже уплаченных домовладельцам сумм на счет будущей платы и приостановила продажу вещей, заложенных в городском ломбарде. В тот же день были утверждены в своем звании выбранные в Коммуну иностранцы, так как „Знамя Коммуны есть знамя всемирной республики“. 1–го апреля было решено, что высший оклад жалованья служащим Коммуны, т. е. между прочим и ее собственным членам, не должен превышать 6000 франков. На следующий день декретировано было отделение церкви от государства и отмена всех государственных расходов в пользу религии, наконец, превращение всех имуществ духовенства в национальную собственность; затем, 8–го апреля, принято было и постепенно осуществлено устранение из школ всех религиозных символов, образов, догматов, молитв, словом „всего того, что относится к совести отдельных лиц“. 5–го апреля издан был, ввиду постоянных расстреливаний пленных защитников Коммуны версальскими войсками, декрет о заложниках, никогда не выполненный целиком. 6–го апреля 137–й батальон национальной гвардии вытащил и сжег «гильотину при громких радостных криках народа. 12–го числа Коммуна решила свергнуть Вандомскую колонну, вылитую Наполеоном после войны 1809 года из отнятых у неприятеля пушек и возвышающуюся как символ шовинизма и международной вражды. Это было исполнено 16–го мая. 16–го апреля Коммуна приказала переписать стоявшие без работы фабрики и выработать план для их употребления вдело кооперативными товариществами работников и для объединения этих товариществ в один большой союз. 20–го отменена была ночная работа булочников и уничтожены бюро для приискания работы, которые со времени второй империи составляли монополию в руках назначавшихся полицией личностей (первостатейных эксплуататорских работников); приискание работы стало делом мэрий 28 парижских округов. 28–го апреля уничтожены были ссудные кассы, служившие средством эксплуатации работников и противоречившие праву этих последних на свои орудия труда и на свой кредит. 5–го мая решено было срыть часовню, воздвигнутую для искупления казни Людовика XVI».

Как известно, Коммуне отчасти благодаря допущенным ею ошибкам и чрезмерному благородству не удалось осилить реакцию, коммунары погибли; что же, опозорили ли, скомпрометировали ли они дело пролетариата, как каркает Мартынов относительно возможного в будущем Российской коммуны (или союза таких коммун, или вообще временного революционного правительства)? революционного правительства в России?⁷ Очевидно, нет, ибо Маркс писал о Коммуне:

«Париж рабочих с его Коммуной всегда будет чествуем как славный предвестник нового мира. Мученики его воздвигли себе памятник в великом сердце рабочего. Палачей его уже и теперь история пригвоздила к позорному столбу, оторвать от которого не в силах будут все молитвы их попов».

Нам кажется, что наша маленькая историческая справка не лишена поучительности. Эта справка учит нас прежде всего тому, что участие представителей социалистического пролетариата вместе с мелкой буржуазией в революционном правительстве принципиально вполне допустимо, и при известных условиях прямо обязательно. Эта справка показывает нам далее, что реальной задачей, которую пришлось выполнять Коммуне, было прежде всего осуществление демократической, а не социалистической диктатуры, проведение нашей «программы–минимум». Наконец, эта справка напоминает нам, что, извлекая уроки для себя из Парижской Коммуны, мы должны подражать не ее ошибкам (не взяли французского банка, не предприняли наступления на Версаль, не имели ясной программы и т. д.), а ее практически успешным шагам, намечающим верный путь. Не слово «коммуна» должны мы перенимать у великих борцов 1871 года, не слепо (повторять") каждый их лозунг, а отчетливо выделить программные и практические лозунги, отвечающие положению дел в России и формулируемые в словах: революционная демократическая диктатура пролетариата и крестьянства.