Товарищи, я должен в первую очередь извиниться перед тов. Луначарским, что беру слово в дискуссии, хотя не слушал его доклада. Я был занят, хотел быть на докладе, считаю вопрос очень важным, но, поэтому, я не буду ничего говорить против доклада т. Луначарского. Я думаю, что дискуссия выходит на совершенно неправильные рельсы — дискуссии о Есенине.
Понятно, что вопрос о Есенине есть часть вопроса об упадочных настроениях среди молодежи. Есенинщина сделалась отчасти выражением упадочных настроении среди молодежи. Это маленький случайный кусочек великого, социального и политического вопроса. Пытаться защищать Есенина социально, потому что Есенин был большой поэт, это глубоко неправильный подход. Мировая литература знает очень больших поэтов, которых мы не возьмем примером для жизни, — я не говорю о жизни Есенина, — но поэзия которых вдохновляла нас в трудные минуты нашей жизни. Есенин большой поэт. Это для меня не подлежит сомнению. Я плохо знаю русский язык, поэтому мне трудно чувствовать русский стих.
Но стих Есенина я очень чувствую и понимаю настроения, которые он выражает. Смешно не видеть, что он поэт другого класса, не того, который строит социализм, он крестьянский поэт и свихнувшийся крестьянский поэт, который искал, может быть, болезненно искал, пути к нам и не нашел. Мы можем глубоко жалеть о великом таланте, который свихнулся, но не относиться к его стихам с хулением. Он попал в социально–политический переплет, где часть молодежи поддалась этим упадочным настроениям и начала делать из него знамя. И поэтому, когда минует это время, когда мы выйдем на более просторную, широкую дорогу, мы отделим отношение к Есенину, как поэту переходного времени, от того социального содержания, которое вредно, а теперь мы этого не можем отделить. Это в вопросе об отношении к Есенину.
Теперь несколько слов о вступительной речи тов. Фриче. Тов. Фриче сказал чудовищную вещь: он указал на нецелесообразность пессимистической установки и сослался на Ленина. (Тов. Фриче с места: «Я сказал: чрезмерной»). Чрезмерной. Я не знаю, имеет ли Секция Литературы и Искусства при Ком. Академии мерило для чрезмерного пессимизма и нечрезмерного пессимизма. Когда Ленин в 1921 г. говорил, что наш пролетариат деклассирован, и поставил вопрос о судьбах нашей революции в этих условиях, что это означало? Это был пессимизм достаточный, недостаточный или чрезмерный?
Для того, чтобы, товарищи, меня не приняли за одного из представителей пессимизма, я для своей защиты прочту вам место из одного писателя, который говорит так: «Пессимизм Жиц считает политическим убеждением…» (Читает).
Я понятно не хочу нашего старого заслуженного тов. Фриче ставить на одну линию с таким невысоко–квалифицированным критиком некоммунистом, как Жиц. Но эта оценка пессимизма и оптимизма дана тов. Ермиловым в центральном органе комсомола, в журнале «Молодая Гвардия», и я считаю, что эта оценка правильная. Мы находимся в трудном положении — на перекрестке исторического развития при задержанном на Западе развертывании мировой революции и при закончившемся этапе экономического развития, мы стоим перед трудным вопросом, который надо преодолеть, и в этот момент всякому, который указывает на очень тяжелое явление, говорят: «Ты пессимист, ты должен быть, как петушок, откровенен». Это приводит только к тому, что появился целый ряд специалистов по этим психологическим настроениям. Например, тов. Малашкин написал целый роман «Луна с правой стороны». Здесь все освещено, действительно, полностью с правой стороны (смех), и с этим я согласен. Тов. Малашкин упадочничество описывает со слов рабочих. Сам–то он против этого и отмежевывается от этого слова; он говорит, что упадочнических настроений в рабочей молодежи нет, она здорова; в крестьянской молодежи этих настроений нет. Пронизана нездоровыми явлениями только окраинная молодежь и вузовская. При чем эта окраинная молодежь вся носит еврейские фамилии. И эта окраинная молодежь занимается афинскими ночами и предается троцкизму.
Товарищи, я был бы очень доволен, если бы оценка больных и здоровых явлений среди молодежи дана была только в романе, который я считаю пасквилем на нашу молодежь. Это упадочнический роман. Если бы оценка эта была правильна, т.–е. если бы мы имели нездоровые явления только среди вузовской молодежи, то это значило бы, что у нас в рабочем классе, в его наиболее отзывчивой части — рабочей молодежи обстояло бы все хорошо. А ведь, это есть основа для дальнейшего развития нашего класса, для наших вузовцев.
Затем — если бы только еврейская молодежь проявляла нездоровые инстинкты, тенденции, то бог с нею, мы бы очень с ней обошлись хорошо. Но ведь надо же подходить к делу намеренно с обманом, чтобы ставить такие тезисы. И этот обманчивый подход (обманывает ли автор сам себя, как я думаю о тов. Малашкине, про которого я не имею причин полагать, что он писал иначе, чем думал, или он обманывает читателя), — это есть самое опасное упадочническое явление в нашем классе. Ленин учил нас, когда есть опасные явления, ты с ним борись, а не посыпай его сахарком. Ленин говорил, что это маленькое явление, что это частичное явление, что это не отражает какого–нибудь общего процесса.
Здесь, товарищи, говорил тов. Новоселец. Он подошел сразу к вопросу о почве упадочных настроений и назвал ряд причин экономических и политических. Может быть, он прав, а может быть — неправ, это мы увидим дальше. Есть ли это пустяковый вопрос, что среди вузовцев у нас многие комсомолки могут носить газовое платье. Если эта часть молодежи может себе позволить такую роскошь, то надо дифференцировать эту молодежь.
Я читаю очень внимательно «Комсомольскую Правду», читаю ежедневно, читаю не передовицы, в которых часто говорится, что все обстоит благополучно, и не статьи отдельных лиц, а читаю письма комсомольцев. Из этих писем видно, что имеются очень болезненные явления среди крестьянской молодежи. С одной стороны, контр–революционные явления, с другой стороны, молодежь, которая идет в комсомол, ищет хлеба, ищет культуры. Другое явление среди рабочей молодежи и третье явление среди вузовской молодежи.
Товарищи, я считаю, что наша литература, совершенно не дает картины всей убогости вопроса, размеров бедствия. Где вы имеете в нашей литературе изображение быта нашей молодежи, с пьянками, которые играют очень большую роль в жизни молодежи, за отсутствием культурных потребностей, за отсутствием политических интересов? Понятно, это не все. Есть великолепная часть рабочего класса, втягивающаяся в политическую жизнь, в социальную жизнь, думающая о будущем. Но, что большинство рабочего класса, рабочей молодежи не принимает участия в этом культурном строительстве, это не подлежит никакому сомнению для человека, который хотя бы по прессе следит за тем, что происходит среди нашей молодежи.
Я проверял это мое впечатление, которое у меня создалось на основании нашей прессы, я проверял свое впечатление в разговорах с целым рядом товарищей здесь и в Ленинграде, среди очень хороших, вдумчивых ленинцев, из которых партия будет иметь в будущем великолепных работников. Они указывают факты, как партии приходится с большим трудом втягивать массы в нашу работу. Работа лежит в значительной степени на узком активе. Это факт, который не менее важен, чем похождения того или другого комсомольца. При этом, очевидно, что старшее поколение в своей молодости было на 100% добродетельнее. Так выходит по современным хулителям молодежи.
Среди вузовской молодежи есть совершенно специфические вопросы. Есть вопрос о настроениях молодежи, которая приходит из деревни, из мелко–буржуазных слоев города. Есть вопрос об отрыве части пролетарской вузовской молодежи от станка и о процессах, вызванных этим. Но основной вопрос заключается в том, что делается среди молодежи на фабрике. И тут ясно, что основная причина — экономическая, что значительная часть молодых рабочих, кончая школу, не может попасть на фабрику. Мы не используем даже того количества мест, которое забронировано для этой молодежи. Об этом идет непрерывная дискуссия.
Идеологические болезни этой молодежи? В первую очередь они состоят в том, что культурная работа среди молодежи очень поверхностна, очень схематизирована. Мне пришлось в прошлом году видеть такую сцену на улице: пьяного молодого парня поддерживает милиционер, и при этом в руках у милиционера комсомольский билет. Подошел к милиционеру, спрашиваю, что он намерен делать. Говорит: «пьяный, отведу в участок». И об'яснил, что завтра, когда выспится, отпустят. Я говорю: давайте мне его. Потащил к себе. Человек выспался и очень смущенно начал смотреть, где он находится. Я начал стыдить, говорю: строим социализм, чего тебе пить, разве это радость? Он на это отвечает. Во–первых, говорит о жилищных условиях: живет дома, у родителей, угла собственного не имеет. Я говорю: иди в ячейку. И тут он начал говорить о том, что делается в комсомольской ячейке. Непрерывные заседания формального характера, рефераты на одни и те же темы, часто непонятные.
Я не буду обобщать заявление случайно встреченного мной комсомольца, но что какой–то кусок правды в этом есть, не подлежит сомнению. Работа у нас больше имеет характер пропаганды сверху, обработки большой массы, чем самостоятельной работы мысли широких кругов молодежи. Сейчас мы охватили громадную массу молодежи. Мы в наше время в кружках учились по 15 парней. Теперь миллионная организация охватывает громадную массу, накачивает ее и должна накачивать. Но одновременно не идет культурная работа, которая молодого, отзывчивого парня могла бы удовлетворить, подтолкнуть дальше.
Если же перейти от молодежи с фабрики к вузовской молодежи, то тут в основе очень тяжелое экономическое положение. И тут, я должен сказать, тип работы среди молодежи такой, который значительную часть живой молодежи совершенно от нас отбрасывает. Я в прошлом году напечатал статью в «Комсомольской Правде». На эту статью было два ответа, которые показали, каковы вообще отношения не к старому литератору, который умеет защитить себя, если захочет, а к тем товарищам из комсомольских ячеек, которые, может быть, ошибаются, но чего–то ищут. Я говорю, что молодой парень, который с первого дня рождения идет по правильному пути, это совершенно исключительный тип. Молодежь, которая не искала, не мучилась, но спрашивала себя, — это плохая молодежь. Я написал статью. Мне ответили два ответственных товарища из комсомола. Один при моей жизни (не после смерти, я еще могу защищаться) рассказывает, что «т. Радек рекомендовал всего Есенина целиком, т. Радек считает, что Есенина молодежь любит». И приписал мне все смертные грехи. После, понятно, пришел т. Оссовский, и произошло все, что полагается в этом случае (смех).
Ежели т. Ермилов, которого ни старой партийной работы, ни литературной я не знаю, позволяет себе по отношению к товарищу (который может и по зубам дать), буквально, скажу деликатно, переврать статью от начала до конца, то что делается в ячейках, если какой–нибудь товарищ выступит и, может быть, неправильную речь скажет?
Я говорю, что, если мы хотим бороться против упадочных тенденций, а мы обязаны это делать, то первое условие состоит в том, чтобы наша социалистическая комсомольская молодежь могла в своей ячейке выступить и говорить ясно и точно, что у нее болит. В «Комсомольской Правде» значительная часть молодежи уже выступает. Я питаю глубочайшее уважение к «Комсомольской Правде». Но это невозможно во всех комсомольских ячейках. Наш комсомол не только воспитательная организация, но и боевая бытовая организация. В первую очередь — это организация, в которой молодежь делает первые шаги, учится, как быть коммунистами. И понятно, что в такой организации метод командования это для комсомола — почва, которая будет усиливать упадочные тенденции.
Когда я говорю об экономических причинах, то, само собой понятно, я не хочу сказать: раз есть об'ективные причины, не надо бороться. У нас были части Красной армии на фронтах без сапог, жрали пшено, и все–таки мы считали их обязанностью бороться за Советскую власть. И это мы должны сказать молодежи, как бы ни было тяжело ее положение, я должен сказать, что и старое поколение училось не в лучших условиях. Мне приходилось не только голодать, но месяцами жить без квартиры, и все–таки я не увлекался Есениным, а увлекался поэтами, которые пели песни о борьбе.
Мы не должны пасовать при этих настроениях. Рабочий класс находится в тяжелых условиях, но он представляет громадную силу и затруднения, сумеет победить. Нельзя ударяться в фатализм.
Но мы должны помнить также, что нельзя приходить к молодежи с проповедями. Нельзя закрывать глаза на факты, которые есть, на тяжелое положение материальное и идеологическое. Мы должны сказать, что мы можем сделать для улучшения этого положения.
Здесь говорилось о бюрократизме. Борьба с ним — это один из путей для того, чтобы комсомолец, у которого накипело на душе, пришел к руководящим комсомолом товарищам не в дни приема и смог поговорить по душам.
Нужна борьба с бюрократизмом, с этой портфельщиной среди молодежи. Я должен сказать, что, когда я вижу комсомольца, бегущего с набитым портфелем, меня тошнит. Борьба за выдержанную пролетарскую линию молодежи это есть борьба с упадочными настроениями. Когда мы закрываем двери перед собою, то мы не знаем, что делается в деревне, что делается на фабрике. Молодежь это знает хорошо. Но, когда мы вслух об этом говорим, то молодежь чувствует фальшивое положение. Разве молодежь наша не знает, что сотни тысяч крестьянской молодежи, земельных, полуземельных, не знают куда им деться. Разве мы не знаем, что многие комсомольцы, красноармейцы пишут письма, что недостаточно заботятся о крестьянской бедноте.
Партия, видя опасность этого вопроса, решила взяться за работу среди крестьянской бедноты больше, чем до сих пор.
Настроение молодежи это есть средство против неверия лучшее, чем все разговоры о неверии. На фабрике мы имеем безработицу, мы имеем молодежь, которая не попадает на фабрику. Лучше организоваться самой молодежи для той минимальной помощи, которая возможна. В тысячу раз лучше внушить молодежи, что это есть переходные затруднения, что мы с этими затруднениями можем бороться, что партия о них думает, — чем этот вопрос снимать и не ставить.
Одним словом, по–моему, упадочные настроения среди молодежи это есть результат тяжелого переходного времени, которое мы переживаем, затруднений социалистического строительства. Это есть результат известных бюрократических явлений не только в организационной жизни, но и на идеологическом фронте. Это проклятая фабрикация тезисов, о которых говорил тов. Бухарин, что они, кроме уныния, на людей ничего не наводят. Выход из положения такой, что не надо писать романов, посвященных только эротике.
Надо поднять для самостоятельной работы низовые массы молодежи, не делать ее в первую очередь об'ектом политического руководства комсомола, а делать ее самым руководящим элементом своей работы. Других путей нет. Идеологическая борьба возможна только при правильной установке, а невозможна путем эротики или порчи молодежи.
Тов. Фриче говорил здесь, что тов. Преображенский не прав потому, что капитализм с трудом создавался, и тоже переживал очень жестокое время. Он забыл только одну маленькую вещь, что капитализм не создавался сознательно народными массами, а капитализм создавался капиталистами на спине этой массы.
Мы имеем период социалистического строительства, в котором тяжелые явления не являются результатом нашей воли, а являются результатом того факта, что русская революция, окруженная со всех сторон капитализмом, должна в крестьянской стране строить социализм. Но мы строим этот социализм и хотим его строить. Сознательные народные массы его строят, и как тут удивляться, что в моменты затруднений возникают некоторые сомнения, некоторые пессимистические настроения.
Разве мы не знаем, что тов. Бухарин говорил на ленинградской конференции о хулиганстве среди молодежи, и не только среди молодежи. И ни какой речи не было об оптимизме. Наоборот: революционеры должны ясно и четко сказать, что враг есть, есть серьезный враг, и не дать себя вести в сторону эротики. Нужно связать этот вопрос с вопросами нашего класса, с вопросами о политике нашей партии и в нашей партии видеть главный рычат для борьбы с этими упадочными настроениями, тогда этот вопрос о настроении, об установке можно включить в общие вопросы о положении рабочего класса. И тогда мы не будем терять вечера на дискуссии о Есенине, когда вопрос идет о будущности рабочего класса. (Аплодисменты).