Ленин в его отношении к науке и искусству

Начиная говорить или писать на ту или другую тему, связанную с освещением ее Владимиром Ильичем, приходится признать, что всякие попытки рассказать его мысли своими словами, в сущности говоря, не ведут к желанной цели. Владимир Ильич как публицист, как писатель говорил необыкновенно сжато, точно построенными и в то же время полными внутреннего содержания формулировками, которые не хочется излагать своими словами. Я поэтому совершенно не считаю неправильным, что настоящий реферат почти весь составлен из цитат. Я только попытаюсь связать эти цитаты между собой, дать им комментарий и сделать из них некоторые выводы, которые, может быть, не сразу бросаются в глаза. Пусть Владимир Ильич говорит о науке и искусстве сам.

При этом, конечно, я должен отметить, что внимание Владимира Ильича в области культурных задач в особенности было привлечено к проблеме массовой культурной работы. Поэтому о народном образовании как таковом он говорил много. Так как эта тема связана тоже с вопросом о науке и искусстве, в особенности с первой — то в некоторой степени мне придется коснуться и этого материала, но, конечно, специально я буду сегодня цитировать те страницы из наследия Владимира Ильича, в которых говорится о науке непосредственно.

Гораздо меньше, чем о науке, говорил Владимир Ильич об искусстве; выражения и фразы, которыми Владимир Ильич освещал вопросы культурного значения искусства, все же создают, так сказать, детерминанты, из которых не так трудно вывести общее учение Владимира Ильича о месте искусства в жизни человеческого общества и в России в частности.

Владимир Ильич полагал, что культура в самом широком смысле этого слова двояко связана с коммунистической революцией.

Во–первых, она служит ей естественной предпосылкой, — правда, не во времени, а, так сказать, в общей структуре. Во–вторых, она является целью коммунистической революции.

Владимир Ильич прекрасно сознавал и с особым блеском высказывал в своей речи на VIII съезде, что коммунистическая революция в России происходит вообще в обстановке несколько парадоксальной. Бухарин, критиковавший проект программы, указал на некоторое внутреннее противоречие нашей революции, вытекающее из того, что она развертывается в рамках страны, чрезвычайно отсталой экономически. Владимир Ильич с большой убедительностью доказал в своей речи, что в этом ничего социологически неожиданного, невероятного или осуждающего нашу революцию на непрочность нет, что ничто не заставляет думать, будто цепь стран, следующих друг за другом по степени капиталистического развития и капиталистической зрелости, в этом именно порядке и войдет в коммунистическое будущее, что тут могут быть самые значительные перебои, и одна страна может обогнать другую, так как не только капиталистическая зрелость в той или другой стране определяет общую зрелость ее для революции, но и целый ряд других обстоятельств, других сложных условий и причин.

Но тотчас же после этого Владимир Ильич отмечал, что, само собой разумеется, такая отсталость капиталистическая, предполагающая, естественно, и отсталость культурную, является огромным тормозом в деле коммунистического строительства. Владимир Ильич много раз развивал мысль, что нам легче было сделать революцию политическую и труднее строить коммунизм, чем это будет на Западе. Трудность в построении коммунизма заключается у нас в отсталости хозяйственной и культурной; никогда Владимир Ильич этих двух явлений не разграничивал, потому что непосредственный прогресс хозяйства недостижим без культуры, и самый практический подход к развитию хозяйства у нас в России — это поднятие нашей культуры.

Я беру прежде всего цитату из известной речи на II съезде политпросветов,¹ где с особой выпуклостью Ленин указывает место культуры и просвещения в общей совокупности наших задач, в развитии нашей страны и тем самым в развитии базы для коммунистического переустройства. Вот что говорил Владимир Ильич:

«Относительно… безграмотности — я могу сказать, что, пока у нас есть в стране такое явление, как безграмотность, о политическом просвещении слишком трудно говорить… Безграмотный человек стоит вне политики, его сначала надо научить азбуке».

«Культурная задача не может быть решена так быстро, как задачи политические и военные. Нужно понять, что условия движения вперед теперь не те. Политически победить можно в эпоху обострения кризиса в несколько недель. На войне можно победить в несколько месяцев, а культурно победить в такой срок нельзя, по самому существу дела тут нужен срок более длинный, и надо к этому более длинному сроку приспособиться, рассчитывая свою работу, проявляя наибольшее упорство, настойчивость и систематичность. Без этих качеств даже и приступать к политическому просвещению нельзя. А результаты политического просвещения можно измерить только улучшением хозяйства».*

* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 44, с. 174–175.

Я уже сказал, что низовые задачи просвещения интересовали Владимира Ильича в особенности, и здесь мы находим основную мысль: мы овладели властью, перед нами колоссальная программа осуществления коммунизма, его осуществить без политического просвещения масс нельзя. Политическое же просвещение требует известного уровня культуры. Уже с самого начала это просвещение должно идти вслед за сохой ликвидации неграмотности, а поэтому последняя задача есть первейшая задача. Но это не значит, чтобы Владимир Ильич хотя бы на минуту забывал ту естественную связь, которая существует между всеми элементами культуры, между грамотностью и культурой высшего порядка.

В программу партии Владимиром Ильичем была внесена такая очень своеобразная фраза:

«Советская власть уже приняла целый ряд мер, направленных к развитию науки и ее сближению с производством: создание целой сети новых научно–прикладных институтов, лабораторий, испытательных станций, опытных производств по проверке новых технических методов, усовершенствований и изобретений, учет и организация всех научных сил и средств и т. д. РКП, поддерживая все эти меры, стремится к дальнейшему их развитию и созданию наиболее благоприятных условий научной работы в ее связи с поднятием производительных сил страны».*

* «КПСС в резолюциях…», ч. 1, с. 423–424.

…Очень не любил обыкновенно Владимир Ильич такого рода утверждений, тем более, что сейчас мы успели сделать очень мало в этой области, а к тому времени, когда собрался VIII съезд партии, было сделано еще меньше, и это перечисление может показаться преувеличением по сравнению с тем, что на самом деле было сделано, прочно сделано. Но чрезвычайно характерно, что в программу была внесена самая эта мысль в чрезвычайно конкретной форме: вот целый ряд мероприятий, которые мы уже проводим и обязуемся проводить дальше. Для чего? А для того, чтобы наше хозяйство могло подняться на необходимый уровень, на котором коммунистические планы наши перестают быть историческим всплеском, а приобретают достаточный фундамент, чтобы строиться планомерно: снизу — забота об элементарной культуре, сверху — забота о науке.

«На VIII съезде партии я лично был председателем крестьянской секции. Я набросал проект резолюции, касавшейся культурной работы в деревне. Остальные резолюции, насколько я помню, были составлены Владимиром Ильичем с товарищами из Наркомзема. Мою резолюцию Владимир Ильич, вызвав меня специально в кабинет, прочитал самым внимательным образом и потом начал вместе со мною перерабатывать ее. Основную идею о том, что культурная работа в деревне должна идти путем слияния и переплета трех основных линий — общеобразовательной, политической и сельскохозяйственной, что они будут сильны, именно опираясь одна на другую, Владимир Ильич полностью одобрил. Это была, конечно, и его идея. В дальнейшем резолюция была им настолько переработана, что я, конечно, должен отказаться всячески от авторского права и считать эту резолюцию целиком выражением не только воли РКП, как она вылилась на VIII съезде, но и мыслей ее вождя. Думаю, что в настоящее время, когда мы вновь с особой энергией говорим о смычке деревни, о культурном шефстве над нею, уместно напомнить некоторые положения этой программы: «Общее образование — школьное и внешкольное (включая сюда и художественное: театры, концерты, кинематографы, выставки, картины и пр.), стремясь не только пролить свет разнообразных знаний в темную деревню, но главным образом, способствовать выработке самосознания и ясного миросозерцания, должно тесно примыкать к коммунистической пропаганде. Нет таких форм науки и искусства, которые не были бы связаны с великими идеями коммунизма и бесконечно разнообразной работой по созиданию хозяйства».

(«Ленин и народное образование»)

И в другом месте Владимир Ильич говорит: без новейшей техники, без новейших научных открытий мы коммунизма не построим.²

Таким образом, самое построение коммунизма, самое достижение нашей цели — в связи с новейшей техникой; попутно, еще до того, как мы сможем серьезно говорить об осуществлении коммунизма, мы должны обновить технику, поднять до той высоты и совершенства, какие требуются в пределах нашего строительства. Да мало того, без новых открытий мы коммунизма не построим.

Владимиру Ильичу кажется, что есть время и необходимость к дальнейшему развитию техники, которая бы облегчала переход к коммунизму.

При таких условиях ясно, что практическая наука, да и вся наука вообще, с самыми абстрактными ее методами, подходами, дисциплинами и идеями необходимо привлекается как величайшей важности элемент строительства. Ведь вне атмосферы обостренной научной мысли, вне глубины научной жизни никакие научные открытия как нечто систематическое, а не как случайные проблески или догадки того или другого гения, конечно, немыслимы.

Я уже отметил, что Владимир Ильич, говоря о науке, всегда очень детально подчеркивал ее практические задачи, то, к чему кульминировали обыкновенно все тенденции Владимира Ильича, т. е. поднятие хозяйства. Владимир Ильич знал, что переходу к коммунизму соответствует высшее развитие техники…

У нас этого нет, но у нас есть другая база для нашего коммунистического строительства. У нас оказалась особая комбинация назревшей крестьянской революции и натиска рабочего класса. Общий уровень хозяйства у нас низок, и мы имеем такие противоречия, как чрезвычайно быстрый рост городской промышленности в некоторых областях и необычайная отсталость крестьянства. Это дало возможность обосновать гегемонию пролетариата и ввести взрыв чисто крестьянской революции в русло революции коммунистической. Но все это нормальной базой для подлинного коммунистического строительства не служит. Отсюда вопрос о культуре. Нам нужна, во–первых, грамотность и все, что отсюда вытекает, во–вторых, наука, новейшая техника, изобретения. С этих двух концов нужно взяться за жизнь. Отсюда жизненный и естественный подход ко всем вопросам о культуре у Владимира Ильича.

Уже в 1923 году, незадолго до смерти, Владимир Ильич пишет:

«Нам надо во что бы то ни стало поставить себе задачей для обновления нашего госаппарата: во–первых — учиться, во–вторых — учиться и в–третьих — учиться и затем проверять то, чтобы наука у нас не оставалась мертвой буквой или модной фразой (а это, нечего греха таить, у нас особенно часто бывает), чтобы наука действительно входила в плоть и кровь, превращалась в составной элемент быта вполне и настоящим образом».*

* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 391.

Ставит ли Владимир Ильич задачу такого рода, чтобы вдалбливать в головы утонченные познания, чтобы приумножить количество флюгеров на нашем здании, чтобы мы могли прихвастнуть тем или другим изысканным научным достижением, может быть, филиграннейшего характера? Этот снобизм, аристократическое хвастовство утонченностью мысли, все это для него не имеет значения. Наука как мертвая буква или модная фраза не нужна, заботиться нужно о такой науке, которая входила бы в быт как составной элемент вполне и настоящим образом.

Это мысль вовсе не такая простая, как может показаться на первый раз, и может служить превосходнейшей темой для большого сочинения, если поставить себе такой вопрос: что нужно сделать для того, чтобы наука по возможности вся и целиком как можно скорее превратилась вполне и настоящим образом в составной элемент быта? Через хозяйство, через гигиену, через целый ряд другого рода путей. Это широчайшая и интереснейшая тема, если ее взять под конкретным углом зрения наших условий. Пока к этой теме, поскольку я знаю, никто не подошел.<…>

Если бы я цитировал не Ленина и не по такой громадной важности вопросу, то мне нужно было бы извиниться перед читателями за то, что придется привести много цитат из гениальнейшей речи Владимира Ильича на III съезде комсомола. Но эти слова так мудры, так поучительны, они еще так не полно вошли в жизнь, что их, конечно, нужно не уставать повторять вновь и вновь.

…На вопрос, чему учиться и как учиться, Владимир Ильич дает такой ответ: «учиться коммунизму. Но этот ответ: «учиться коммунизму» является слишком общим». И дальше: «Тут нам угрожает целый ряд опасностей…»*

* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 301.

Когда молодой коммунист или старый говорит: я хочу учиться коммунизму, то это в высшей степени почтенная задача. Но Владимир Ильич считает, что такому коммунисту угрожает ряд опасностей, и он старается из этих опасностей вывести его следующим образом:

«Естественно, что на первый взгляд приходят в голову мысли о том, что учиться коммунизму — это значит усвоить ту сумму знаний, которая изложена в коммунистических учебниках, брошюрах и трудах. Но такое определение изучения коммунизма было бы слишком грубо и недостаточно. Если бы только изучение коммунизма заключалось в усвоении того, что изложено в коммунистических трудах, книжках и брошюрах, то тогда слишком легко мы могли бы получить коммунистических начетчиков или хвастунов, а это сплошь и рядом приносило бы нам вред и ущерб, так как эти люди, научившись и начитавшись того, что изложено в коммунистических книгах и брошюрах, оказались бы неумеющими соединить все эти знания и не сумели бы действовать так, как того действительно коммунизм требует.

Одно из самых больших зол и бедствий, которые остались нам от старого капиталистического общества, это полный разрыв книги с практикой жизни, ибо мы имели книги, где все было расписано в самом лучшем виде, и эти книги, в большинстве случаев, являлись самой отвратительной лицемерной ложью, которая лживо рисовала нам капиталистическое общество.

Поэтому простое книжное усвоение того, что говорится в книгах о коммунизме, было бы в высшей степени неправильным… Без работы, без борьбы книжное знание коммунизма из коммунистических брошюр и произведений ровно ничего не стоит…»*

Значит, первое предостережение — от начетчиков; коммунизму нужно учиться у жизни, нужно учиться в работе, нужно учиться в борьбе. Книга не есть путь к познанию коммунизма, это есть только пособие хотя и важное, но даже второстепенное по сравнению с уроками жизни…

Дальше:

«Еще более опасным было бы, если бы мы начали усваивать только коммунистические лозунги. Если бы мы вовремя эту опасность не поняли и если бы мы всю нашу работу не направили на то, чтобы эту опасность устранить, тогда наличие полумиллиона или миллиона людей, молодых юношей и девушек, которые после такого обучения коммунизму будут называть себя коммунистами, принесло бы только великий ущерб для дела коммунизма.

Тут перед нами встает вопрос о том, как же нам нужно сочетать все это для обучения коммунизму? Что нам нужно взять из старой школы, из старой науки?»**

* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 301–302.

** Там же, с. 302–303.

Это, конечно, коренной вопрос.

«Старая школа заявляла, что она хочет создать человека всесторонне образованного, что она учит наукам вообще. Мы знаем, что это было насквозь лживо, ибо все общество было основано и держалось на разделении людей на классы, на эксплуататоров и угнетенных. Естественно, что вся старая школа, будучи целиком пропитана классовым духом, давала знания только детям буржуазии. Каждое слово ее было подделано в интересах буржуазии. В этих школах молодое поколение рабочих и крестьян не столько воспитывали, сколько натаскивали в интересах той же буржуазии. Воспитывали их так, чтобы создавать для нее пригодных слуг, которые были бы способны давать ей прибыль и вместе с тем не тревожили бы ее покоя и безделья. Поэтому, отрицая старую школу, мы поставили себе задачей взять из нее лишь то, что нам нужно для того, чтобы добиться настоящего коммунистического образования.

Здесь я подхожу к тем нареканиям, к тем обвинениям старой школы, которые постоянно приходится слышать и которые ведут нередко к совершенно неправильному толкованию. Говорят, что старая школа была школой учебы, школой муштры, школой зубрежки. Это верно, но надо уметь различать, что было в старой школе плохого и полезного нам, и надо уметь выбрать из нее то, что необходимо для коммунизма.

Старая школа была школой учебы, она заставляла людей усваивать массу ненужных, лишних, мертвых знаний, которые забивали голову и превращали молодое поколение в подогнанных под общий ранжир чиновников. Но вы сделали бы огромную ошибку, если бы попробовали сделать тот вывод, что можно стать коммунистом, не усвоив того, что накоплено человеческим знанием. Было бы ошибочно думать так, что достаточно усвоить коммунистические лозунги, выводы коммунистической науки, не усвоив себе той суммы знаний, последствием которых является сам коммунизм. Образцом того, как появился коммунизм из суммы человеческих знаний, является марксизм.

…Если бы вы выдвинули такой вопрос: почему учение Маркса могло овладеть миллионами и десятками миллионов сердец самого революционного класса — вы сможете получить один ответ: это произошло потому, что Маркс опирался на прочный фундамент человеческих знаний, завоеванных при капитализме…»*

* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 303–304.

Это в высшей степени важное положение, на котором я бы хотел остановиться. Мы почти всегда понимаем, что естествознание и технические науки мы должны взять такими, какими передает их нам буржуазное наследие, и в этом отношении мы почти целиком можем принять их выводы. Не то с социологией. Владимир Ильич достаточно подчеркнул здесь, что социологические науки больше всех других отражали эту тенденцию натаскивать на угодный для буржуазии дух растущую молодежь своего класса и чужого. Отсюда, конечно, можно сделать такой вывод: буржуазная социальная наука вредна и ненужна. Конечно, она вредна и ненужна постольку, поскольку ненужна и вредна старая школа. Но есть ли в ней что–либо полезное? Да как же иначе. Из нее вырос марксизм. Марксизм сделался учением миллионов рабочих, между тем вырос он из буржуазной социальной науки. Тут никаких сомнений быть не может. Опираясь на прочный фундамент человеческих знаний, завоеванных при капитализме, изучивши законы развития человеческого общества, марксизм мог сделаться учением миллионов рабочих.

Но может быть одно дело до Маркса, а другое дело после Маркса? Марксу пришлось построить свою социологическую систему на основе полуфабрикатов, созданных буржуазной наукой. Он брал из этой науки только те элементы, которые были здоровыми и прогрессивными, но если бы кто–нибудь сказал, что социологическое здание Маркса достроено, он вызвал бы протест со стороны каждого коммуниста. Целый ряд проблем еще не разрешен. Предстоит огромная работа марксистской мысли по довершению здания Маркса не в смысле пересмотра его принципов, а в смысле рассмотрения при его свете огромного количества материала. Куда можно было бы двинуться сейчас с нашими проблемами о Западе и Востоке, если бы мы не изучали и новых фаз развития капитализма и того, что делается на этом Востоке. Ведь теоретическое величие Ленина в том и состоит, что он учитывал новые фазы развития капитализма и новые условия, в которые стал этот капитализм.

Если только мы поставим перед собой эту проблему, то увидим, какая масса глубочайшей работы тут должна быть проделана. Если мы в дальнейшем будем строить марксизм только на базе исследований, которые произвели ученые–марксисты, если бы мы сказали, что сейчас мы склонны отказаться от всяких социологических работ, статистических, этнографических, экономических, географических, исторических и т. д., которые могла делать буржуазная наука вне России и в России, мы, конечно, лишили бы себя необходимейших элементов нашего культурного строительства,<…>

«Все то, что было создано человеческим обществом, он (Маркс. — А. Л.) переработал критически, ни одного пункта не оставив без внимания. Все то, что человеческою мыслью было создано, он переработал, подверг критике, проверив на рабочем движении, и сделал те выводы, которых ограниченные буржуазными рамками или связанные буржуазными предрассудками люди сделать не могли.

Это надо иметь в виду, когда мы, например, ведем разговоры о пролетарской культуре. Без ясного понимания того, что только точным знанием культуры, созданной всем развитием человечества, только переработкой ее можно строить пролетарскую культуру — без такого понимания нам этой задачи не разрешить. Пролетарская культура не является выскочившей неизвестно откуда, не является выдумкой людей, которые называют себя специалистами по пролетарской культуре. Это все сплошной вздор. Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знаний, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества, помещичьего общества, чиновничьего общества».*

Итак, наука капиталистическая и культура помещичья, которые носят на себе клеймо чиновничества, являются корнями пролетарской культуры, и никаких других корней пролетарской культуры нет, из этих самых корней должно вырасти все растение. Теперь культура принимает новый характер, проходит через какую–то прививку, через какой–то новый глазок, благодаря которому изменяется весь ее характер. Но питается она из тех же корней, и если, понадеявшись на глазок, вы подрежете под ним растение, лишите его корней, то, кроме увядания, высыхания, ровно ничего не получите.

Вот чрезвычайно важная истина, которую мы должны знать и помнить.

…Теперь я прибавлю небольшую цитату из статьи «Успехи и трудности Советской власти», которая послужит для меня переходом от изложения мыслей Владимира Ильича о науке к изложению его мыслей об искусстве… Цитата, о которой я сказал, гласит следующее:

«Нужно взять всю культуру, которую капитализм оставил, и из нее построить социализм. Нужно взять всю науку, технику, все знания, искусство».**

* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 304–305.

** Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 38, с. 55.

Помимо того что Ленин сознавал всю огромную роль просвещения и науки в обществе и в нашем коммунистическом строительстве, помимо того что он без иллюзий подходил к этому, зная, что мы имеем дело с буржуазной, чиновничьей, помещичьей наукой и искусством, и помимо того что он прекрасно понимал, что из этого материала, из самых блестящих сторон и из негодных шлаков приходится строить, подвергнув все это нашей критике, нашу новую культуру, — помимо этого, нужно сказать, что Ленин был сам великим ученым.

…Ленин выступал в своих произведениях как ученый в собственном смысле слова, такой труд, как «Развитие капитализма в России», есть, конечно, ученый труд в самом точном и лучшем значении этого слова. Большой философский труд Владимира Ильича ³ также является ученым трудом, хотя и популярным, как он всегда старался писать и писал. Но совсем не только в этом выступал Владимир Ильич как ученый, он выступал как ученый и во всей своей коммунистической тактике; в обосновании этой тактики лежит огромное напряжение мысли, знакомящейся всестороннейшим образом со всеми фактами, составляющими сущность нашей нынешней общественной ткани. Для того, чтобы сделать выводы о сущноасти империализма, о сущности колониальной политики, о сущности национального вопроса, а отсюда о сущности взаимоотношений большевистских и меньшевистских течений в рабочем движении, с одной стороны, о крестьянских массах, их положении, настроениях и устремлениях — с другой, чтобы делать эти блистательные выводы, которыми он пополнил и осовременил марксизм, для этого нужна была огромная научная работа.

Трудно себе представить, когда находил время этот человек, даже уже будучи главой Совнаркома, чтобы прочитывать такую массу газет, брошюр, заметок, чтобы с таким удивительным умением суметь выхватить, выловить цифры, данные, которые как раз нужны для глубокого диагноза происходящих явлений. Владимир Ильич не упускал ни одного важного момента в многообразной и сложной действительности, который был важен для ускорения темпа движения истории вперед.

Кроме того огромного материала, который Владимир Ильич всегда вкладывал в свои выводы, ученым его делает необычайная строгость его методов. Это действительно безошибочное применение марксистской мысли. Этот строжайший научный метод до такой степени усвоил себе Владимир Ильич, что мне кажется — самая фигура Ленина–ученого, его логика являются доказательством глубокой естественности марксизма.<…>

И, будучи ученым как в сфере индукции, так и в сфере научной диалектической мысли, Владимир Ильич с огромным уважением относился к науке, — как к работе по накоплению материалов, так и к выработке из этих материалов ясных выводов. Я приведу предисловие т. Павловича к его книге о Ленине,⁴ вернее, одну цитату из его предисловия, которая ярко характеризует Владимира Ильича в этом отношении.

«В «Правде» и в «Известиях» появилось сообщение о подготовляемом Госиздатом издании Всемирного Географического Атласа имени Ленина… Заметка в «Правде» и в «Известиях»… заключает в себе между прочим следующие строки: «Методически атлас подготовлен по новейшим данным с исторически марксистским освещением. Работы по изданию атласа ведутся с 1922 г. Идею по изданию атласа дал В. И. Ленин».

В качестве лица, с которым Ленин уже в мае 1921 г. (т. е. в разгар гражданской войны, во время голода. — А. Л.) вел переговоры об издании упомянутого атласа, должен сказать, что Владимир Ильич дал не только идею атласа, но что он дал и схему самого атласа, принимал живейшее участие в выработке программы последнего и интересовался привлечением к работе по составлению атласа выдающихся специалистов… Не поразительно ли, что Владимир Ильич, стоя во главе огромнейшей страны, руководя всей внешней и внутренней политикой в эпоху коренного переустройства последней и титанической борьбы с окружающим миром, находил время, чтобы подумать об учебном атласе для наших школ? Я отметил, что Владимир Ильич интересовался не только программой атласа, но и тем, кто будет работать над осуществлением этой программы. Владимир Ильич лучше, чем многие наши выдающиеся члены Цекубу ⁵ знал имена всех выдающихся наших ученых этнографов, географов, геологов, ботаников, инженеров, литераторов, их научные заслуги, труды и т. д. Помню, как в 1919 г., во время моего посещения Ленина, меня и сопровождавшего меня инженера Тартаковского поразила эта разносторонность Ильича. Не было ни одного крупного инженера, имя и деятельность которого не были бы известны Ильичу, не было ни одного крупного проекта, над которым он не задумался бы. Та же черта проявилась и при составлении географического атласа. Владимир Ильич указывал на необходимость привлечения к работе по атласу целого ряда специалистов…

Комиссия была сформирована 26 апреля 1921 г., по инициативе Ильича, из выдающихся специалистов. Основанием к сформированию такой комиссии послужила неудовлетворительность самостоятельной работы 1–го Государственного картографического заведения по изданию подобного атласа. Владимир Ильич потребовал присылки ему на просмотр пробного экземпляра этого издания и забраковал его, найдя его совершенно неудовлетворительным и не соответствующим тем требованиям, которые следует предъявлять к подобным изданиям с марксистской точки зрения».

Тогда–то и была организована новая комиссия, и Владимир Ильич дал подробный план для работы этой новой комиссии.

Вот отношение к вещам, в которых Владимир Ильич не был специалистом. Это маленький образчик того, чего он ждал от науки, чего он от нее добивался.<…>

Мой анализ отношения Ленина к науке был бы неполон, если бы я не привел хоть маленькой цитаты, характеризующей отношение Ленина к религии. Владимир Ильич считал, что наука, подлинная, настоящая, революционная наука, противоположна религии. И потому, уважая науку, он ненавидел религию как ее антипода. Вот что писал Владимир Ильич:

«Наша программа вся построена на научном и, притом, именно материалистическом мировоззрении. Разъяснение нашей программы необходимо включает поэтому и разъяснение истинных исторических и экономических корней религиозного тумана. Наша пропаганда необходимо включает и пропаганду атеизма; издание соответственной научной литературы, которую строго запрещала и преследовала до сих пор самодержавно–крепостническая государственная власть, должно составить теперь одну из отраслей нашей партийной работы».*

В письме относительно журнала «Под знаменем марксизма» Ленин писал:

«…Журнал, который хочет быть органом воинствующего материализма, должен быть боевым органом, во–первых, в смысле неуклонного разоблачения и преследования всех современных «дипломированных лакеев, поповщины», все равно, выступают ли они в качестве представителей официальной науки или в качестве вольных стрелков, называющих себя «демократическими левыми или идейно–социалистическими» публицистами.

Такой журнал должен быть, во–вторых, органом воинствующего атеизма».**

Владимир Ильич указывает на то, каких союзников могут найти марксисты–коммунисты в борьбе против религиозного дурмана. Он прямо говорил, что в этой области должен быть заключен самый прочный союз с учеными–естественниками, придерживающимися строго реалистического подхода к миру.

По вопросу об искусстве, к сожалению, в литературном наследстве Владимира Ильича имеется гораздо меньше данных о его мыслях, чем по вопросу о науке. Тем не менее и здесь мы имеем, как я упомянул, весьма определенные указания.

* Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 12, с. 145.

** Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 25.

Прежде всего в одной из цитат, которые я уже приводил, Владимир Ильич ставит искусство на одну доску с наукой и техникой и говорит, что мы не можем построить новой культуры, не овладев всей старой культурой, т. е. всей техникой, наукой и искусством. Владимир Ильич считал необходимым упомянуть в программе партии о наших задачах в области искусства. В программе сказано о так называемом академическом искусстве, которое у нас весьма сильно порой заклевывают.

В программе говорится: «…необходимо открыть и сделать доступными для трудящихся все сокровища искусства, созданные на основе эксплуатации их труда и находившиеся до сих пор в исключительном распоряжении эксплуататоров».* Вот что сказано с марксистской беспощадностью определения: искусство возникло на почве эксплуатации труда рабочих, оно служило эксплуататорам, а стало быть, приспособлялось, чтобы служить им. Таково было дореволюционное, помещичье, капиталистическое искусство. Что же нужно с ним сделать? Его нужно сделать достоянием народа. Это может показаться противоречием, но это не противоречие, это самая глубина мысли Владимира Ильича. Она вытекает из того, что он считается с искусством, которое у нас есть. Теперь у нас есть уже и кое–какое пролетарское искусство, оно, может быть, не вышло еще из стадии кустарничества, находится в процессе роста, и мы не могли говорить о нем определенно во времена составления программы. Тогда у нас было так называемое левое, богемное искусство, которое самым стремительным и решительным образом заявило, что оно и есть пролетарское искусство. Владимир Ильич считал это искусство неосновательным, шатким, лишенным особой ценности, сам его не любил, не чувствовал. Нужно было считаться с искусством, каково оно есть. А это искусство существовало. Громадные хранилища этого искусства и выдающиеся учреждения, которые это искусство практиковали, остались налицо. Как же нужно было к нему подходить? Отбросить как ненужное? Владимир Ильич считал, что оно нужно.

* «КПСС в резолюциях…», ч. 1, с. 420.

«Можно написать превосходную книгу о роли искусства в революции, комментируя исключительно эту необычайно яркую и глубокую формулировку».

(«Ленин и народное образование»)

«…всякий настоящий строитель и борец любит радость, любит жажду жизни, любит поэтому прекрасное. Недаром великий вождь наш — Ленин прямо так и сказал, что красота нужна».

(«И. А. Римский–Корсаков»)

«Прослушав одну из фортепианных сонат Бетховена, Владимир Ильич сказал: гордишься, что ты человек, когда слышишь, что мог создать человеческий гений. Вот какая огромная, я бы сказал, поэтическая оценка дана действительно гениальнейшим политиком Владимиром Ильичем гениальнейшему музыканту Бетховену. Значит, великому сердцу и великому уму Ильича Бетховен мог сказать новое и важное, раз Ильич почувствовал новый прилив гордости носить лицо человеческое, прослушав его произведения».

(«Почему нам дорог Бетховен»)

Таким образом, он, быть может, не доверял новому искусству, не имел еще образчика пролетарского искусства, как такового, боялся, чтобы оно не оказалось результатом работы тех «специалистов» от пролетарского искусства, о которых он не раз упоминает.

Он боялся, как бы это искусство не выскочило «неизвестно откуда», как он выражается о пролетарской культуре, и он хотел, чтобы оно выросло из органического роста основного искусства, того, которое было прежде. И потому он подчеркнул в программе партии, что это искусство должно сделаться достоянием масс, полагая, что массы сделают из него, конечно, не то, что делали эксплуататоры.

Владимир Ильич прекрасно понимал, что искусство должно служить именно массам, и в своем знаменитом, много раз цитированном разговоре с Кларой Цеткин говорил: искусство должно служить народу, вести к развитию и подъему масс.

Может ли это сделать «помещичье» и т. д. искусство? Отчасти может, но лишь отчасти, а отчасти его надо и отвергнуть. То же самое, что с буржуазной наукой, буржуазной школой. Всюду Владимир Ильич как будто боялся, как бы из–за того, что в этом меду есть ложка дегтя, не отказались от самого меда. Не будем проявлять непонимания, чванства, надо уметь различать полезное от вредного.

Верно, что, кроме анализа готового материала, нам нужно приступить к какому–то строительству, более прямому и важному. Но лозунг Владимира Ильича остается в силе.<…>

Владимир Ильич прекрасно понимал лозунг дня после победы, но он понимал и то, что день борьбы диктует другие совсем задачи и методы. Он знал, что в пути мы должны иметь другие цели, другие формы, другие принципы поведения, чем те, которые станут естественными при торжествующем коммунизме. К этому иначе и не мечтает подходить материалист–диалектик. Знал он и то, что искусство нам нужно и как пропаганда образами, и как отдохновение, потому что иногда трудно бороться и работать и не испытывать хоть немного счастья, за которое борешься, а в конце концов искусство может его дать. Знал он, что искусство дает глубокое и высокое наслаждение, глубокий и хороший отдых. Но он знал, что сейчас это менее своевременно и насущно, чем учебник, чем карта, менее важно, чем букварь. И политическая борьба, и хозяйственное строительство — все это для человеческого счастья, а человеческое счастье есть прекрасная организованная жизнь; это есть предмет искусства, такого, которое, подобно науке, не должно быть модой или мертвой буквой, а входить в быт действительно и всемерно. Сейчас ввести в быт искусство необычайно трудно, это можно сделать только отчасти, это задача завтрашнего дня, но этим не отрицается совершенно его значение. Пускай кто может и как может работает над этим и сегодня. Так думал Ильич.

Это нисколько не принижает искусства. Мы имеем второй, третий фронт. Может быть, искусство будет отнесено к четвертому фронту. Но в общем Ленин не предполагал, что фронты эти следуют один за другим. Он считал, что они цепь, и переплетаются политическая, хозяйственная и культурная работа, что все составляет одну неразрывную ткань. Только, может быть, золотые нити искусства должны быть отнесены к несколько более позднему времени.

Мне незачем даже пытаться резюмировать весь тот материал, который я изложил. Мое дело было взять эти цитаты и расположить их последовательно так, чтобы из их совокупности получилось целостное учение Владимира Ильича о науке и искусстве. Мне кажется, что из приведенных мною цитат получается ясная и поучительная картина. Уметь проводить ее в жизнь — это одна из огромнейших задач в осуществлении ленинизма, о котором мы столько говорим и не зря говорим. И совершенно так же, как отступление от ленинизма во всякой области чревато огромными опасностями и само по себе a priori должно вызывать чрезвычайные опасения, точно так же невозможны и отступления от этих ясных, в высшей степени недвусмысленных, не подлежащих кривотолкам директив Владимира Ильича в области культуры. И мы, работники культуры, благоговея перед всем незабываемым величием Владимира Ильича, даже беря только эту грань его личности, только его отношение к науке и искусству, преклоняемся перед ясностью, практичностью его взглядов, перед его необычайной дальнозоркостью и не можем представить себе более высокой цели, не можем считать себя достойными более высокого назначения, к которому мы должны стремиться всем сердцем и всеми помыслами, как быть и в этой области учениками Ленина.

[1926]