Истории русской литературы: Луначарский

Анатолий Васильевич Луначарский родился 24 ноября 1875 года в Полтаве, в семье чиновника. Уже в годы учения в киевской гимназии Луначарский изучал «Капитал» Маркса, увлекался философией Спенсера, читал произведения Добролюбова, Писарева, Лаврова. С седьмого класса Луначарский был уже членом революционной организации железнодорожников в одном из предместий Киева. Вынужденный закончить образование за границей, он уехал в 1893 году в Швейцарию и два года слушал в Цюрихском университете лекции философа–эмпириокритика Авенариуса. За границей молодой Луначарский познакомился с Г. В. Плехановым, беседы с которым превращались в горячие споры по вопросам философии и искусства; в спорах этих Луначарский пытался отстаивать теоретические построения Авенариуса, против которых резко выступал Плеханов. По возвращении в Россию Луначарский работал в Московской организации социал–демократической партии, несколько раз подвергался аресту, сидел в тюрьмах, затем был выслан на север России (в Вологду, Тотьму). Там он подпал под влияние эмпириомониста А. А. Богданова, обратился к книгам Маха, Ницше, к идеалистической эстетике Фехнера. Таким образом, ко времени знакомства с В. И. Лениным, происшедшего в 1904 году, Луначарский был отягощен тяжелым грузом чуждых марксизму влияний; в мировоззрении его шла борьба материалистических и идеалистических начал; в оценке явлений искусства сказывался ярко выраженный эстетизм. Встреча с В. И. Лениным ознаменовала собой поворот во всем его идейно–политическом и философском развитии.

1

Литературно–критическая деятельность Луначарского началась в 1902 году в журнале «Образование». «Опыт литературной характеристики» — таков подзаголовок его первой литературно–критической статьи «Морис Метерлинк». Луначарский проявил в ней увлечение мнимым новаторством Метерлинка. В первом опыте «литературной характеристики» не трудно увидеть целый ряд ошибок и заблуждений, от которых двумя годами позже так настойчиво будет предостерегать его В. И. Ленин. В оценке творчества Метерлинка Луначарский резко разошелся с Горьким, непримиримым врагом декадентства, заявившим еще в 1896 году: «Верлены и Метерлинки культивировали… разрушительный яд».¹ Совершенно ошибочно различая в творчестве Метерлинка первый, декадентский период и период «перехода к новому реализму», Луначарский приветствовал Метерлинка второго периода как нового «борца за реальное счастье людей на земле». Порицая декадентство за гипертрофию личности, за нелепые экстравагантности, чахлый идеализм, пустую мечтательность, критик: в то же время пытался доказать, что искусство этого направления якобы выигрывает в отношении «чисто эстетическом», что сам по себе ложный принцип «искусства для искусства» благотворен в отношении художественном, так как «дает огромную свободу творчеству» и внушает писателю «сознание высоты своего призвания». Противоречивая оценка Луначарским декадентства находилась в прямой связи с противоречиями его философско–эстетических взглядов. Высказанная в конце статьи мысль о том, что художник должен стремиться к выражению идей «общественной гармонии, к роскошному и разумному счастью», заимствована из субъективистской философии Богданова.

К статье о Метерлинке тесно примыкают опубликованные Луначарским в 1902 году статьи «Русский Фауст», «Трагизм науки и белая магия», посвященные полемике с реакционерами–идеалистами Н. Бердяевым и С. Булгаковым. Выступая со своих шатких эклектических позиций, Луначарский не мог быть для них серьезным противником.

К этим же годам относится и работа Луначарского над большим трудом по общим вопросам искусства, который вышел из печати в 1904 году под названием «Основы позитивной эстетики». В этой книге резко выразились идеалистические шатания автора. Действительность, взятая внеисторически, сведена в ней к переживаниям, эмоциям абстрактного человека — «идеала вида»; диалектика общественного развития подменена отвлеченными биологическими законами; понятие прекрасного трактуется вне всякой связи с социальными условиями.

Главной особенностью человека, утверждает автор, является его стремление к наслаждению. Наслаждение же дает среда. Поэтому «идеальным» человеком будет тот, кто обладает наилучшей способностью приспособляться к среде. За такого человека должно бороться искусство, добиваясь гармонических отношений между личностью и средой.

Отсюда целый ряд определений искусства, ничего общего не имеющих с материалистической эстетикой, в частности, с эстетикой Чернышевского, сторонником и защитником которой объявлял себя Луначарский. Провозглашая человека «мерою всех вещей», Луначарский впадает в абстрактный биологизм, а следовательно, и в идеализм.

Заметим, однако, что в конкретных оценках, относящихся к произведениям русской литературы, Луначарский уже в эти годы придерживался иных воззрений, и это ярко характеризует противоречивость его идейных позиций.

«…пойте нам про бодрость, про надежду, возбуждайте в нас не жалость, а гордость и гордый гнев за попранное право на счастье», — призывал Луначарский писателей в рецензии на книгу Новополина о Глебе Успенском,² выступая против утверждения, что Глеб. Успенский у нас забыт, горячо возражая сторонникам мнения, что Мережковский — «вождь русской молодежи». И в другой рецензии — на книгу А. Бенуа «История русской живописи» — Луначарский резко возразил против тезиса автора: жалкое и приниженное типично для России.³

«Наши симпатии на стороне иных идей, не таких, которые выразились в последних произведениях Гоголя, религиозной философии Достоевского, в картинах Иванова», — писал он.⁴

В обзорной статье 1903 года «О художнике вообще и некоторых художниках в частности»⁵ Луначарский высоко оценил Чехова, заявив, что «не знает, есть ли сейчас в Европе талант, равный Антону Павловичу Чехову, если исключить, конечно, Л. Толстого, доказавшего своим гениальным „Воскресением“, что он все еще стоит вне всякой конкуренции». Критик звал Чехова к более активному вмешательству в жизнь, к созданию образа героя, «который может прорвать тину и вынырнуть из омута на свежий воздух». Здесь же Луначарский гневно обрушился на Леонида Андреева за его мрачный, пессимистический рассказ «Стена». Но особенно ценна в этой обзорной статье горячая поддержка новой пьесы Горького «Мещане», высокая оценка Луначарским Нила — первого художественного образа русского пролетария–революционера. «…он гордо вступает в жизнь, гордо предъявляет свои требования и намерен произвести в бессеменовском мире изменения, бесконечно более глубокие, чем те, о которых мечтает Петр», — писал Луначарский. Также одобрительно отозвался Луначарский и об «Отрывке из жизни Сережи» Серафимовича. Но, разумеется, не будучи вооружен марксистской теорией, Луначарский не смог дать глубокое и правильное истолкование творчества передовых русских художников. Приблизиться к решению этой задачи критик смог лишь в последующие годы своей деятельности, когда он под влиянием В. И. Ленина, под воздействием опыта партийной работы освобождался от груза идеалистических воззрений.

2

С конца 1904 года, когда В. И. Ленин вызвал Луначарского в Швейцарию на совещание 22-х большевиков, начинается плодотворный период работы Луначарского.

До знакомства с В. И. Лениным Луначарский колебался не только в идейно–философских вопросах. Его отношение к расколу на II съезде РСДРП показывает, что принципиальная и напряженная борьба большевиков за подлинно революционную партию не была им понята.

Неуклонной большевистской партийности требовали Ленин и Сталин от всех членов партии. Заканчивая свою знаменитую работу 1905 года «Коротко о партийных разногласиях», И. В. Сталин писал: «…в нашей партии выявились две тенденции: тенденция пролетарской стойкости и тенденция интеллигентской шаткости».⁶

Эволюция Луначарского–критика является ярким примером борьбы между тенденцией пролетарской стойкости и тенденцией интеллигентской шаткости в его мировоззрении. В этой борьбе воспитательная роль партии большевиков имела решающее значение.

Влияние В. И. Ленина, дружба с профессиональным революционером И. Ф. Дубровинским («товарищем Иннокентием»), горячим сторонником Ленина, помогло Луначарскому освободиться от ошибок в трактовке важнейших вопросов политики и эстетики.

Характерна в этом отношении правка В. И. Лениным статей Луначарского, свидетельствующая о высоких требованиях, которые Ленин–редактор предъявлял к Луначарскому–автору. Правка статьи Луначарского «Банкротство полицейского режима»⁷ показывает, как перо Ленина снимает выспренность стиля, придает статье политическую четкость и остроту.

«Пока этот светлый богатырь не построит храм общечеловеческого счастья», — писал Луначарский, а Ленин исправлял: «нового социалистического здания».

«Это — смешение „музыки будущего“ с организационными формами настоящего», — указывает В. И. Ленин,⁸ предупреждая Луначарского (Воинова) против неточностей и ошибок в рукописи его брошюры «Об отношении партии к профессиональным союзам». Замечание Ленина характеризовало тенденцию Луначарского игнорировать задачи настоящего, конкретно–историческую обстановку, тенденцию, так неоднократно проявлявшуюся и в его литературно–критических работах.

По статьям и письмам В. И. Ленина можно судить о том, какое значение придавали Ленин и партия участию Луначарского в партийной печати. В письме из Женевы от 1 августа 1905 года В. И. Ленин писал Луначарскому:

«Из России есть письма Ц. К., уповающие на Вашу литературную работу. Трудно нам очень без Вашего постоянного и близкого сотрудничества».⁹ В письме от конца августа 1905 года В. И. Ленин одобряет присланный Луначарским план брошюры «Три революции» и советует ему «во-всю работать для с.–д.».¹⁰

Луначарский становится докладчиком, референтом, агитатором партии, одним из редакторов и постоянных сотрудников большевистских газет «Вперед» и «Пролетарий». Он с большим успехом выступал в этот период на многочисленных диспутах в колониях политических эмигрантов, защищал позиции большевиков от наскоков Мартова, Дана и других меньшевиков, проводил интенсивную кампанию за созыв третьего съезда партии. Однако чтение лекций о «новой религии» продолжало свидетельствовать о том, что Луначарский не преодолел своих идеалистических воззрений.

После январских дней 1905 года Луначарский принял активное участие в большевистской печати. Луначарский следовал Ленину в его непримиримой борьбе с буржуазным либерализмом, помогая разоблачению предательской тактики и идеологии блока либералов с самодержавием и реакцией, отстаивая большевистскую идею гегемонии пролетариата в революции.

Но и в статьях этого времени Луначарский сохраняет свое неверное понимание философских основ марксистской теории. В предисловии к сборнику «Отклики жизни» он называет себя активным марксистом, подчеркивает, что поддерживает все основы марксизма, но тут же рекомендует философские работы Богданова, восхваляет Маха и Авенариуса, которым посвятил статью «Основные идеи эмпириокритицизма», публикует в своем изложении «„Критику чистого опыта“ Авенариуса» (1905).

Проблема «искусство и революция», всегда волновавшая Луначарского, становится в годы первой русской революции центральной проблемой его выступлений в качестве литературного критика. В подавляющем большинстве статей этого периода он вдохновенно писал о великом значении революции для искусства. В редкой из них нет призыва к борьбе, к воспитанию революционных чувств в массах. Возможность расцвета искусства он видел в революции: «Я ждал этого и верил в то, что расцвет искусства будет ею вызван».¹¹

В обзоре художественных выставок он утверждает, что буржуазия извратила искусство, загнала его в тупик безидейности. Здесь же он бичевал эклектизм, беспредметные искания художников в области «чистой формы». «…повторяю, — писал он, — безидейность… полонила большинство как западных, так и наших отечественных художников».¹²

Талант Луначарского–полемиста отлично проявился в «Диалоге об искусстве»,¹³ где декадентство разоблачено в образе мистика Эрлиха, «траурного юноши», проповедника «искусства печальности». Прогрессивную точку зрения выражает в «Диалоге» женщина, сторонница «диалектического метода развития искусства», утверждающая, что пролетариат, поднимаясь на борьбу, уже начинает сознавать ценность искусства. Творчество Некрасова она выдвигает на первое место.

Статья Луначарского «Задачи социал–демократического художественного творчества» (1906),¹⁴ содержащая отдельные ошибочные положения, общей своей направленностью свидетельствовала о том, что критик пристально изучает статьи В. И. Ленина. Пропагандируя выдвинутую в исторической работе «Партийная организация и партийная литература» идею Ленина о создании открыто связанной с интересами и задачами рабочего класса партийной литературы, Луначарский резко выступил против поборников «чистого искусства». «…социал–демократическое художественное творчество должно существовать и будет существовать, и… оно уже имеет свои задачи», — писал Луначарский, подчеркивая не только классовый, но и партийный характер искусства, приводя примеры рабской зависимости буржуазных художников от капитала, указывая на гибель лучших представителей искусства в условиях капиталистического строя.

Отстаивая ленинскую идею союза художников с пролетариатом, Луначарский указывал, что художник пролетариата должен тесно срастись с ним; предметом и содержанием искусства должна быть жизнь и революционная борьба пролетариата. «Борьба… будет занимать центральное место среди тем нового художника», — писал Луначарский.¹⁵

В статье 1906 года «Социальная психология и социальная мистика» Луначарский развил эти мысли, указывая, что задачей нового искусства является правдивое изображение героев–борцов, анализ и художественное освещение жизни народа. Оценивая передовую роль русской литературы, Луначарский отмечал, что русские художники уже стремятся выразить тенденции новой действительности, что они «уже подошли к тому океану социально–психологических задач и загадок, который волнуется теперь по всему лицу земли русской».¹⁶

Поняв враждебную революции сущность индивидуалистического творчества Леонида Андреева, пишущего для «самовлюбленных пигмеев» (поводом для написания статьи послужило опубликование двух рассказов Л. Андреева, «Губернатор» и «Так было»), Луначарский противопоставил ему реалистическое творчество Горького. Считая главным началом горьковского реализма его жизнеутверждающий пафос, Луначарский указал на Горького как на противоположный Андрееву полюс русской литературы, как на вестника новых идей. Именно в статьях о Горьком Луначарский выступил пропагандистом новых явлений в литературе, решительно выдвигая интересы широкого демократического читателя, «участника настраивающегося оркестра», давая бой театральному декадансу, пессимизму и мистике символистов.

Творчество Горького способствовало преодолению эстетских настроений Луначарского–критика. И хотя с некоторыми положениями статей Луначарского о Горьком нельзя согласиться (например с недооценкой Нила, которого он трактовал как представителя левой части мещанства), однако в целом они содержали верное понимание творчества Горького как великого художника революции. При этом боевыми статьями о Горьком Луначарский не только вступал в борьбу с буржуазной критикой, но и резко противоречил собственному абстрактному «эстетическому кодексу».

Написанная в 1905 году статья Луначарского «Жизнь и литература»¹⁷ была первым словом передовой русской критики о драматургии Горького. Анализируя в статье пьесу «Дачники», Луначарский назвал ее «первой ласточкой настоящей весны», дающей реалистическую картину настроений русской интеллигенции в революционные годы. Критик отмечает, что все симпатии автора на стороне той части интеллигенции, которая находится в решительной и непримиримой вражде с буржуазно–мещанским миром и вполне ясно понимает, что ее жизненная роль — в служении революционному народу, в слиянии с народом.

В связи с освещаемыми в пьесе Горького социальными проблемами Луначарский выступил в своей статье и как публицист, ставя и решая: актуальные вопросы общественной жизни. «Придется ломать жизнь», — писал он и утверждал, что, ломая жизнь, надо «ломать себя», что в этой трудной работе «много захватывающего счастья». Отмечена Луначарским и тесная связь пьесы «Дачники» с драмами Горького «Мещане» и «На дне». На примере основных персонажей творчества Горького Луначарский показал, кто является истинным героем общества, отважным борцом за интересы народа и кого политическая борьба сметает с пути. Гневное выступление критика против «бесовского болота» с большой силой клеймило буржуазную интеллигенцию, отшатнувшуюся от революции.

На пьесу «Варвары» Луначарский также быстро отозвался одноименной статьей.¹⁸ Он приветствовал ее как новое разоблачение буржуазно–мещанского мира, талантливый показ «всеобщей неудовлетворенности» и в то же время как реалистическую картину столкновения «России деревянной» с «Россией железной».

Горький, писал Луначарский, «помогает нам понять и оценить это колоссальное явление варварской войны варваров двух типов в непосредственных переживаниях живых личностей, в их эфемерном или пустом торжестве, в их жалкой или трагической гибели».

Но сила пьесы Горького, отмечает далее критик, не только в этом: в ней Горький дает почувствовать читателю, что «железная Россия» является той почвой, на которой вырастает новый класс, и что его историческое назначение состоит в том, чтобы покончить с варварами обоих типов.

По поводу пьесы «Враги» Луначарский высказал суждение о Горьком как первом русском художнике, который взялся за социалистическую тему и социалистически ее обработал.¹⁹ Этой пьесе Луначарский–критик придавал огромное значение как показателю роста революционных настроений Горького, поставившего в центре своей пьесы образ пролетарского революционера. Важно, что именно в связи с пьесой «Враги» Луначарский писал в 1907 году о русской литературе как «наиболее обещающей».

3

Отход Луначарского от большевизма в годы реакции самым отрицательным образом сказался на его эстетических взглядах. С особой энергией отстаивал он в эту пору реакционную идею о совместимости религии и социализма.

Участие в сборнике символистов «О театре» (1908), где была помещена эклектическая в своей основе статья «Социализм и искусство», ряд ошибочных статей по вопросам философии, литературной и художественной критики, выпуск реакционной книги «Религия и социализм» показывают, к каким глубоким ошибкам привел Луначарского философский ревизионизм. Хвалебная рецензия на реакционный роман Богданова «Красная звезда» (1908) усугубляла эти идеалистические ошибки.

Непоследовательность Луначарского, ставшего к тому же вместе с Богдановым на антипартийные позиции отзовизма, вызвала резкую критику со стороны В. И. Ленина. Уже в апреле 1908 года В. И. Ленин писал Луначарскому: «…не забывайте, что Вы — сотрудник партийной газеты, и окружающим не давайте забывать». Письмо это содержит многозначительную приписку:

«Насчет философии приватно: не могу Вам вернуть комплиментов и думаю, что Вы их скоро назад возьмете. А у меня дороги разошлись (и должно быть, надолго) с проповедниками „соединения научного социализма с религией“ да и со всеми махистами».²⁰

Уничтожающая критика антимарксистских взглядов русских махистов и их западных учителей дана В. И. Лениным в книге «Материализм и эмпириокритицизм». Ленин показывал в ней со всей наглядностью, в какой непримиримой борьбе с буржуазной философией развивался марксизм в России. Удары Ленина обрушивались на пышные субъективистские выступления Луначарского и схоластические измышления эмпириокритика Богданова. В главе VI своей работы В. И. Ленин обращался к Луначарскому: «Не вы ищете, а вас ищут, вот в чем беда!».²¹

Ленин доказывал, что никакие добрые цели не могут оправдать реакционных теорий «религиозного атеизма», «обожествления высших человеческих потенций», что эти домыслы проистекают из следования эмпириокритицизму и приносят громадный общественный вред.

«Позорные вещи, до которых опустился Луначарский, — не исключение, а порождение эмпириокритицизма, и русского, и немецкого. Нельзя защищать их „хорошими намерениями“ автора, „особым смыслом“ его слов: будь это прямой и обычный, т. е. непосредственно фидеистический смысл, мы не стали бы и разговаривать с автором… Если этого нет (а этого еще нет), то исключительно потому, что мы видим „особый“ смысл и воюем, пока еще есть почва для товарищеской войны».²²

«Надо быть слепым, — продолжает В. И. Ленин, — чтобы не видеть идейного родства между „обожествлением высших человеческих потенций“ Луначарского и „всеобщей подстановкой“ психического под всю физическую природу Богданова».²³

Ленин на голову разбил реакционные филистерские теории богостроительства и богоискательства. В 1909 году совещание расширенной редакции большевистской газеты «Пролетарий» вынесло резолюцию, в которой богостроительство было квалифицировано как течение, порывающее с марксизмом, осудило отзовистов и исключило их из большевистской организации.

Тяжело сказалось отступление от большевизма на литературно–критической деятельности Луначарского. Живя за границей, он систематически сотрудничал в газетах «Киевская мысль», «День». В 1909 году опубликовано одиннадцать его писем из Италии об изобразительном искусстве под общим названием «Философские поэмы в красках и мраморе». Тема эта была продолжена в 1910 году циклом «Античные портреты». В основе этих очерков не трудно разглядеть философско–эстетические позиции махизма. Пятое письмо из Италии подчеркивало «положительную роль» религии в развитии искусства, якобы давшей искусству «огромные космические образы». Представитель французского символизма Поль Верлен, — по отзыву Горького, «поэт–декадент и основатель этой болезненно–извращенной литературной школы»,²⁴ — прославлялся Луначарским как поэт, который выразил возрождение идеализма и веры.²⁵

Наиболее разительно отход Луначарского от марксизма сказался в статье, посвященной повести Горького «Исповедь». Позиции «интеллигентской шаткости» проявились в этой статье с особенной силой. Отступая от реалистического метода, он выдвигал перед писателем задачу «психологического исследования», предлагал не требовать, чтобы писатель создавал образы, непременно взятые из реальной жизни.

«По художественному своему значению „Исповедь“ гораздо выше „Матери“», — утверждал Луначарский. «Одиссея богоискателя» — назвал он главу повести, рисующую надуманный, фальшивый образ богоискателя Матвея.²⁶

Статью Воровского, резко критиковавшую «Исповедь» как «удаление Горького с идейной позиции рабочего класса», Луначарский обошел молчанием. Не переубедило его и остроумное выступление против «Исповеди» Плеханова, иронически назвавшего Луначарского «толкователем» горьковской повести.

Сравнивая эту статью Луначарского с его же статьями о пьесах Горького, нельзя обнаружить в них ни прежней страсти революционного критика–публициста, ни связи со жгучими проблемами современности. В статьях о Горьком 1905–1907 годов Луначарский поднимался до больших социально–политических обобщений, гневно обличал самодержавие, бюрократизм, обывательщину, говорил о новом, положительном герое русской литературы — «разрушителе» вековых устоев. Критик горячо призывал поддержать этого героя, который должен помочь «Геркулесу в его колыбели».

Совсем иной характер носят статьи периода реакции. Они необычайно созерцательны, расплывчаты, изобилуют обширнейшими отступлениями, нередко затушевывающими тему ложными теоретическими установками, ссылками на буржуазные «авторитеты».

Не был в эти годы Луначарский последователен и в оценке творчества Андреева. Расхвалив драму «Жизнь человека», он охарактеризовал ее как «сильный удар по иллюзиям индивидуального счастья». В напыщенной статье об этой драме, статье растянутой и противоречивой, Луначарский ставил перед искусством задачу «гармонизировать воли людей», «сделать… разумный коллектив определителем всех событий мира, законодателем мира», повторяя основной тезис социальной философии идеалиста Богданова.

В. И. Ленин, внимательно следивший за деятельностью Луначарского, отчетливо видел весь вред идейного влияния на него махиста Богданова. В нескольких словах, адресованных Горькому, В. И. Ленин дал ключ к пониманию противоречий Луначарского: «Ежели бы Луначарского так же отделить от Богданова на эстетике, как Алексинский начал от него отделяться на политике… ежели бы да кабы…».²⁷

От губительного влияния Богданова Луначарский освобождался медленно и с огромным трудом. Но, по мере освобождения от этого груза, он находил все более правильные и глубокие оценки литературных явлений. Об этом можно судить по опубликованной Луначарским в начале 910-х годов серии статей, посвященных драматургии Андреева (как правило, статьи эти носили названия пьес драматурга). Хотя и с большими оговорками, нередко противореча собственным выводам, Луначарский порицал творчество Андреева за мистическую окраску, за клеветническое изображение русской действительности. В статье «Тьма» он заявляет декадентам, что вся «их» литература пронизана упадочническим духом, отделена от жизни, но что в самой жизни строится новое и оно будет расти «вопреки всем Андреевым мира». «Спиноза, — писал Луначарский, — вдавил бы клеймо трусливого раба в лбы гг. Мережковских, Бердяевых и… самого могильного могильщика — Андреева».²⁸

Резко критиковал Луначарский пьесу Андреева «Царь–голод», «убогую по замыслу», искажающую революцию и образы революционеров.

В критическом разборе пьесы Андреева «К звездам» Луначарский выдвигал перед литературой большие общественные задачи, подчеркивал роль содержания в искусстве, возражал против декадентского кривлянья. Подмечена Луначарским творческая связь Андреева с Метерлинком: «Следуя Метерлинку и другим мистикам, Андреев видит в женщине — истолковательниц „мистического, чернокрылого, темного“». Правильно установлена и философская основа творчества Андреева: это художник «в любезном Шопенгауэру роде».²⁹ Но, несмотря на все это, Луначарский продолжал увлекаться произведениями Метерлинка. В. И. Ленин в письме Горькому высмеивал заявление Луначарского: «У Метерлинка–де „научный мистицизм“».³⁰

Критика Луначарского вызвала отклик Л. Андреева. «Партийные критики, — писал он, — обвиняют меня за „Царь–голод“ в безверии в победу социализма. Луначарский… обвиняет меня в почти клеветническом изображении рабочего класса».³¹

«…согласен ли ты с товарищем по сборнику Луначарским в его резком отношении ко мне?…»,³² — спрашивал Андреев Горького.

Горький поддержал Луначарского. В ответном письме к Леониду Андрееву он писал: «…как ты видишь, я с Луначарским согласен, обругал он тебя правильно, что хочешь говори: факт остается фактом — в общей пляске над могилами и ты принял некое участие, в общей „путанице“ и ты запутался…».³³

Много раз Луначарский выступал с разоблачением реакционной идеологии, с критикой декадентской литературы (Вяч. Иванова, Сологуба и других). Все же критика Луначарским декадентства ценна только своими частностями. Философских и политических корней декаданса Луначарский вскрыть не мог, поскольку сам еще не изжил полностью своих ошибочных философских взглядов.

4

«Письма о пролетарской литературе»³⁴ характеризуют позиции Луначарского–критика в годы подъема русского революционного движения, вызвавшего новые сдвиги в его мировоззрении. С декабря 1912 года его имя уже значится в списке сотрудников большевистской «Правды».

Для «Писем» характерен революционный пафос, уверенность в духовных силах пролетариата. Автор «Писем» выступил против разглагольствований меньшевиков–ликвидаторов, в частности Потресова, об искусстве как «подлинном безделье, в котором рабочий класс не нуждается», горячо опровергал утверждение Потресова о полной «незаинтересованности» пролетариата в литературе и искусстве. «Письма» явились ответом на статью Потресова, опубликованную в «Нашей заре» (1911, № 9–10). Луначарский писал: «В высшей степени не правы те, как, например, Потресов, которые стремятся доказать, что литература, беллетристика для рабочего есть роскошь, для которой он, во–первых, не находит времени и которая, во–вторых, — вещь относительно излишняя в его борьбе: ему–де нужно оружие, а не цветы».³⁵

Считая такое мнение неверным и вредным, Луначарский приводил факты выхода первых сборников пролетарских произведений («Пробуждение», «Наши песни»), сообщал о подготовке редакцией «Правды» сборника стихов пролетарских поэтов, указывал на сплочение молодых пролетарских литературных сил вокруг большевистских изданий.

Восхищаясь свежими ростками пролетарской литературы, доказывая, что интерес рабочих к художественному творчеству огромен, Луначарский отмечал факты появления крупных дарований из среды пролетариата и примкнувшей к нему интеллигенции. В частности, он указывал на внушительную фигуру копенгагенского сапожника Андерсена Нексе, которого, по его словам, «даже буржуазная критика сравнивает с великим Диккенсом».

В «Письмах» Луначарский возвращается к вопросу о природе и задачах искусства. «Искусство есть оружие, и оружие огромной ценности», — писал Луначарский. Пролетарское искусство объединяет массы, ведет пламенную агитацию за новые идеалы.

Любопытен приведенный здесь миф о спартанцах, высмеивавших своих союзников–афинян, приславших им вместо военной помощи хромого певца Тиртея. Напоминая, что Тиртей оказался вдохновенным певцом и под его марши спартанцы сражались с утроенным мужеством, Луначарский давал политическую характеристику пролетарского искусства, которое «всегда будет объединять, как песня, всегда будет вести пламенную агитацию».³⁶

Увлекаясь идеей создания пролетарской культуры, Луначарский несколько преувеличивал возможности ее роста в недрах буржуазного общества, переоценивал художественные достоинства отдельных произведений (называя их «роскошными украшениями» и т. п.); кое–где в его «Письмах» сказались и отголоски теории интуитивного творчества. При всем том «Письма» Луначарского сыграли немалую роль в пропаганде идей передовой художественной культуры, теснейшим образом связанной с мировоззрением революционного пролетариата.

С большой чуткостью относился Луначарский к прогрессивным, демократическим явлениям западноевропейской литературы. Первым в России он заговорил о Ромэне Роллане, Бернарде Шоу, Андерсене Нексе ³⁷ как писателях, вносящих большой вклад в дело создания реалистической литературы. Первым из русских критиков Луначарский выступил за границей с докладами о Горьком.

В эти годы (1912–1915) Луначарский успешно действует и как разоблачитель упадочнических и реакционных явлений западноевропейского буржуазного искусства. «Распад! Развал!» — этими словами охарактеризовал Луначарский буржуазную живопись и театры Парижа, поражавшие «пустотой содержания».

Смело и резко выступал он против традиционных декадентских мотивов в искусстве, громя «одичалый индивидуализм», виртуозную «сногсшибательную» погоню французских художников–формалистов за оригинальностью, называл французскую буржуазную скульптуру «дочерью рынка».

Примечательна остро публицистическая статья Луначарского «Страшная книга»,³⁸ направленная против махрово декадентского романа Даниэля Галеви, с позиций мелкобуржуазного анархизма и пессимизма рисовавшего будущее человечества.

В годы первой мировой войны Луначарский занимал интернационалистскую позицию, разоблачал в печати и в публичных речах несправедливый, захватнический характер войны.³⁹ Шовинистические настроения Верхарна глубоко возмутили его. В статье «Верхарн в Швейцарии» он писал о целом клубке лжи в реферате Верхарна, который был прочитан в Лозанне. В отзыве о сборнике статей Метерлинка, посвященных войне, Луначарский осудил националистическую позицию Метерлинка.

Решительно и гневно выступил Луначарский против военно–патриотических заказов искусству, против охваченных шовинистическим угаром русских буржуазных писателей, провозгласивших лживую, демагогическую идею «освежения застоявшегося искусства войной», — против Андреева, Арцыбашева, Гумилева, Кузмина, Сологуба. Осудил Луначарский и социал–шовинизм Плеханова, выступая против него на собраниях и в печати.

«Письма о пролетарской литературе», как и «Задачи социал–демократического художественного творчества», статьи о Горьком 1905–1907 годов и выступления против буржуазно–шовинистической литературы в 1914–1916 годах, являясь крупными вехами на пути Луначарского–критика, с исчерпывающей ясностью показывают, какую роль в его литературной деятельности сыграл процесс преодоления философских и идейных ошибок.

Под воздействием ленинской критики Луначарский, все более отдаляясь от Богданова, пересматривал свои политические и философско–эстетические взгляды.

В конце марта 1917 года, в ответ на предложение Луначарского обсудить создавшееся в России положение, В. И. Ленин писал из Парижа:

«Просто переговорить нам с Вами, без всяких формальных совещаний, я был бы очень рад и считал бы это для себя лично (и для дела) полезным».⁴⁰

На VI партийном съезде Луначарский был снова принят в большевистскую партию. Сразу же после Октябрьской революции партия поставила его на ответственный пост народного комиссара просвещения. В деятельности наркома развернулись блестящие способности Луначарского: его организаторский талант, редкая эрудиция, острое чувство нового.

«…нашей культуре должна быть свойственна ширь мировых горизонтов, огненный энтузиазм, который зажигается от соприкосновения с великими идеями социализма…», — писал Луначарский в статье «Новый русский человек».⁴¹

По мере овладения марксистско–ленинской методологией все более развертывались способности Луначарского как критика. Наиболее ценные работы в области истории литературы и литературной критики созданы им в годы советской власти. К ним относятся его статьи и этюды, посвященные русским классикам (Радищеву, Пушкину, Гоголю, Лермонтову, Герцену, Некрасову, Тургеневу, Достоевскому, Салтыкову–Щедрину, Льву Толстому, Чехову, Короленко), основоположнику социалистического реализма Горькому, советским писателям Фурманову, Маяковскому, Серафимовичу и другим. Часто обращался Луначарский и к трудам «наших могучих эстетических критиков» — Белинского, Чернышевского, Добролюбова, горячо пропагандировал их творческое наследие. Примером глубокого проникновения в задачи марксистско–ленинской эстетики, выражением сурового осуждения своих прежних ошибок явилась работа Луначарского 1932 года «Ленин и литературоведение» — первый опыт систематизации высказываний В. И. Ленина по вопросам литературы.

Революционная деятельность Луначарского, его напряженная работа по строительству социалистической культуры были отмечены партией. В извещении о смерти А. В. Луначарского ЦК ВКП(б) характеризовал его как «старого заслуженного революционера–большевика, одного из видных строителей советской социалистической культуры».⁴²