Предисловие к воспоминаниям Н. А. Прахова об аресте А. В. Луначарского в Берлине

Автор предлагаемых читателю воспоминаний — известный художник и искусствовед Николай Адрианович Прахов — родился в 1873 г. в Риме в семье искусствоведа и археолога Адриана Викторовича Прахова. Прахов–старший был близок с И. Репиным, дал путевку в жизнь М. Нестерову. Мать Н. А. Прахова — Эмилия Львовна Прахова — пианистка, портреты которой писали И. Е. Репин, В. А. Котарбинский, М. А. Врубель. Семья Праховых и ее окружение были типичными представителями русской интеллигенции — беспокойной, много ездившей в Европу, интересующейся всеми общественными движениями.

Местом, которое Н. А. Прахов вспоминал особенно часто, была Италия. В фонде Прахова хранится много описаний Италии, особенно Каприйского периода, например, «Каприйские новеллы» или «Каприйский университет».

Впервые с Луначарским Николай Адрианович Прахов встретился именно на Капри. В списке русских, проживавших на Капри,¹ он отмечает:

«Луначарский, Анатолий Васильевич. Жил с женой и малолетним сыном на Villa Pasquale. Часто уезжал в Рим. Под конец нашего пребывания на Капри переехал в Париж. Автор книги „Религия и социализм“. Занимался „богоискательством“. Был исключен из редакции „Искры“, после чего там было напечатано следующее стихотворение:

„И вздыхает Анатолий

О своей злосчастной доле:

В небе мне явился Бог,

А в редакции… порог“».

На Капри Прахов участвовал в организации курсов пропагандистов так называемого «Каприйского университета», в котором преподавал и Горький.² Организовал общежитие для съехавшихся рабочих на Villa Pasquale. Принимал активное участие в организации Общества помощи и содействия русским, живущим в Неаполе и на Капри, входил в инициативную группу. В состав первого Правления были избраны: председатель Н. А. Прахов, секретарь т. Антонов — студент неаполитанского университета, члены: А. В. Луначарский, Г. И. Шрейдер и М. Н. Лядов–Мандельштам. На первых порах у некоторых членов возникло сомнение, можно ли собирать пожертвования в пользу Общества среди живущих в Неаполе буржуазных русских. А. В. Луначарский разрешил ситуацию примиряющей формулой, заявив: «Это будет использование буржуазного класса в интересах пролетариата»³…

Свои воспоминания об аресте Луначарского в Берлине Н. А. Прахов готовил к публикации дважды — в 1938 и 1955 гг., но мемуары так в свет и не вышли. И причины тому были весьма серьезные.

В 1938 г. публиковать такой документ было бы неосторожно для издателей: вовсю шли аресты тех, кого нарком просвещения А. В. Луначарский сумел–таки спасти в первые годы советской власти, помогая уехать за границу то в творческую, то в научную командировку. Другие же, кого автор упоминает, в 1938 г. находились в лагерях или уже были расстреляны. Некоторые, эмигрировав, стали «злобными обличителями» советского строя. По этим же причинам публикация, положительно описывающая А. В. Луначарского, была опасна и для самого автора. В 1938 г. вышел «Краткий курс ВКП(б)», в создании которого весьма деятельное участие принял И. В. Сталин. В этом учебнике сведения о Луначарском ограничились цитатой из ленинской работы — он упоминался среди прочих, кого В. И. Ленин «поставил себе задачей разыскать», чтобы выяснить, «на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путаное и реакционное».⁴

В 1955 г. время вновь не благоволило к публикации: еще не случился XX съезд, не были ясны даже контуры хрущевского доклада на нем. Время публикаций по истории советской культуры еще не пришло, и фигура Луначарского была отодвинута на задворки, в чуланы советской истории. Да и что писать о наркоме, который дольше всех занимал этот пост, но не был даже членом ЦК партии, о наркоме, который до 1917 г. был гораздо ближе к Троцкому, чем к Ленину? И к чему вообще поднимать историю с богостроительством и богоискательством, с философскими построениями в России начала XX в., которые гимназический товарищ Луначарского Н. Бердяев назвал «культурным ренессансом», пробуждением «самостоятельной», т.е. религиозно–идеалистической, философии, обострением эстетической чувствительности. Ведь Ленин же разгромил их в своем «Материализме и эмпириокритицизме»! Правда, активными соратниками Луначарского были М. Горький и А. Богданов. Однако с Богдановым у Ленина были давние не только философские, но и внутрипартийные счеты, а Горькому текст «Краткого курса» уже не суждено было прочитать. Да и Горький вряд ли уже стал бы возражать Сталину…

После Октябрьской революции А. В. Луначарский вошел в сформированное II Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов правительство в качестве наркома просвещения. В ответ на бомбардировку большевиками исторических памятников Москвы во время вооруженного восстания он 2 ноября 1917 г. покинул этот пост сопроводив свою отставку официальным заявлением в Совет народных комиссаров: «Я только что услышал от очевидцев то, что произошло в Москве. Собор Василия Блаженного, Успенский Собор разрушаются. Кремль, где собраны сейчас все важнейшие сокровища Петрограда и Москвы, бомбардируется. Жертв тысячи. Борьба ожесточается до звериной злобы. Что еще будет. Куда идти дальше. Вынести этого я не могу. Моя мера переполнена. Остановить этот ужас я бессилен. Работать под гнетом этих мыслей, сводящих с ума, нельзя. Я сознаю всю тяжесть этого решения. Но я не могу больше». На следующий день народные комиссары признали отставку «неуместной».⁵ Он оставался наркомом просвещения до 1929 г. Никто другой так часто не подавал в отставку, однако Сталин его терпел…

Внутрипартийные отношения были не единственной преградой для публикации этих мемуаров. Весьма опасными свидетельствами были и рисуемые автором странички жизни российского студенчества за рубежом. Здесь многое привлекло бы ненужное внимание неискушенного советского читателя: как студенты свободно оказывались за границей и как они могли объединяться в свои студенческие общества; как они свободно избирали для себя темы лекций и рефератов, приглашая тех лекторов, которые им нравятся… Особенно интересно показано, как руководители этих обществ активно вставали на защиту своих прав, добиваясь встреч с руководством берлинской полиции. И как берлинская полиция, выполняя свои надзорные функции, действовала в рамках существовавшего закона.

Большое внимание привлекает и тема лекции Луначарского — об Эмиле Верхарне, к которому Луначарский и в дореволюционные годы, и после Октября относился с неослабевающим энтузиазмом. Высоко ценя жизнеутверждающее, безгранично богатое творчество бельгийского поэта, Луначарский неутомимо пропагандировал его и в периодической печати, и с лекторских кафедр в разных европейских странах. В статьях, целиком посвященных Верхарну, и в упоминаниях о нем, рассеянных по страницам других сочинений, Луначарский характеризовал Верхарна как «исполинскую фигуру», «величайшего поэта нашего времени и одного из величайших для всех времен», «Монблан, откуда берут свои истоки лучшие потоки современной поэзии». Луначарский видел в Верхарне образец гениального художника, давшего «полное отражение великим тенденциям настоящего, творчески устремленного к будущему», «выразителя коллективной психики человека». Осуждение капиталистической системы, к которому пришел в процессе своей идейной эволюции Верхарн, его революционные призывы, обращенные к пролетарским массам, делали из него бесценного союзника в борьбе за новый общественный строй. С такой лекцией Луначарский и приехал в Берлин в канун Первой мировой войны…

Наряду с отмеченными нами аспектами, воспоминания Прахова ценны тем, как художник воссоздает атмосферу столицы Германии за несколько месяцев до начала войны, которая приведет к краху и страну, откуда приехали русские студенты учиться, и страну, где они хотели получить знания.

Вступительная статья, подготовка текста к публикации и примечания Т. Ю. Красовицкой и Ю. С. Филиной