A. В. Луначарский об идейной и нравственной основе всех форм воспитания

Формирование мировоззрения

Современники Луначарского и некоторые позднейшие исследователи его творчества не раз высказывали упреки, что воспитанию чувств и эмоциональному познанию он отводил чрезмерно большое место. Как мы уже отмечали, Луначарский в отдельных случаях действительно несколько преувеличивал значение эмоциональных факторов, но в целом на первое место ставил формирование коммунистического мировоззрения. Коммунистическую сознательность он называл главной целью и основным содержанием воспитания, а воздействие на чувства — наиболее эффективным путем и средством достижения поставленной цели.

Вообще противопоставление разума и чувств не следует считать правомерным. Коммунистическое сознание включает в себя не только идеи, но и отношение к ним. "Ведь мировоззрение — это не только совокупность общих сведений о мире, — говорил М. С. Горбачев на Всесоюзном совещании заведующих кафедрами общественных наук. — Это одновременно и осознанные классовые интересы и идеалы, правовые и нравственные нормы, социальные приоритеты и гуманистические ценности — все то, что определяет выбор линии поведения человека в жизни, его ответственное отношение к обществу и самому себе" [13. Сб]. Мировоззрение освещает место и роль человека в системе его отношений к природе и другим людям, его общественную функцию и политические взгляды, выражает понимание им сущности жизни.

Сходная трактовка роли мировоззрения была свойственна и Луначарскому: он включал в это понятие всю систему взглядов человека и его отношений к миру и к обществу, совокупность его идейных и нравственных симпатий и антипатий. Важнейшую цель воспитания Луначарский видел в том, чтобы вооружить каждого советского человека ясным пониманием стоящих перед обществом задач, помочь найти свое место в рядах строителей социализма.

По утверждению Луначарского, идейное содержание должно пронизывать все формы воспитательной работы. В докладе на Всероссийской конференции обществоведов он обратил внимание педагогов на то, как важно и в художественном воспитании усилить общественное содержание, "тогда мы сможем и чисто эстетическую сторону воспитания поднять выше, так как мы дадим ей определенное содержание, заполним ее политически ценным" [63. 27 июля]. Как проводник партийной политики в области образования и культуры, он разъяснял: поскольку вся наша жизнь проникнута борьбой за коммунизм, то и все наше просвещение есть, по существу, партийное просвещение.

"…В наше переходное время, — говорил он, — во время диктатуры пролетариата мы обязаны сделать нашу школу классовой и политической. Мы обязаны раскрывать глаза детям, подросткам, юношам на эту правду жизни… Мы обязаны подчеркнуть им, что самое важное в жизни — готовиться к борьбе и к социалистическому строительству" [69. С. 32].

Проводя партийную культурно–просветительную политику, Луначарский руководствовался ленинским положением: "Надо, чтобы все дело воспитания, образования и учения современной молодежи было воспитанием в ней коммунистической морали" [4. Т. 41. С. 309]. Из этого ленинского тезиса видно, что в коммунистическом воспитании политические и нравственные вопросы неразделимы.

Выступая на Всероссийском совещании политпросветов губернских и уездных отделов народного образования 3 ноября 1920 г., В. И. Ленин подчеркнул основной принцип партийности просвещения: "Мы не можем не ставить дело открыто, открыто признавая, вопреки всей старой лжи, что просвещение не может не быть связано с политикой" [4. Т. 41. С. 400]. Об этом же писал и Луначарский в "Ответе Комиссии по объединению издательств Центральному Комитету Российской Коммунистической партии":

"Мы не мыслим и не должны мыслить никакой формы просвещения, которая не имела бы прямого отношения к задачам коммунистического строительства и не была бы поэтому прямо или косвенно проникнута коммунистическим духом" [54. С. 98].

Это была подлинно партийная линия в области просвещения и культуры, непосредственно направленная на реализацию принятого VIII съездом РКП(б) постановления "О политической пропаганде и культурно–просветительной работе в деревне", в котором говорилось:

"Общее образование — школьное и внешкольное (включая сюда и художественное: театры, концерты, кинематографы, выставки, картины и пр.), стремясь не только пролить свет разнообразных знаний в темную деревню, но, главным образом, способствовать выработке самосознания и ясного миросозерцания, — должно тесно примыкать к коммунистической пропаганде. Нет таких форм науки и искусства, которые не были бы связаны с великими идеями коммунизма и бесконечно разнообразной работой по созиданию коммунистического хозяйства" [9. С. 10].

Буржуазным лицемерием называл Ленин мысль, будто бы школа может быть вне политики. Решительно отвергая рецидивы таких взглядов, довольно долго державшихся среди некоторой части просвещенцев, Луначарский говорил на расширенном заседании коллегии Наркомпроса 3 декабря 1928 г.:

"…мы должны сказать педагогам, что мы всячески будем бороться с такими тенденциями, которые стремятся особенностями детского возраста укрыться от того факта, что школа есть орудие классовой борьбы и неотъемлемая часть культурной революции и должна действовать именно как таковая" [83. С. 465].

Основы коммунистических чувств, считал Луначарский, нужно начинать закладывать в ребенке уже в пятилетнем возрасте. Конечно, при этом ни в коем случае нельзя допускать вульгаризации: следует внимательно учитывать возрастные возможности детей. Не нужно давать детям марксистских лозунгов, говорила Н. К. Крупская, а нужно, чтобы педагоги и воспитатели были вооружены марксистско–ленинской теорией и умели на простых, доступных детскому сознанию примерах, не упоминая научных терминов, внушить детям понимание взаимосвязи и взаимозависимости явлений природы, основных хозяйственных и общественных связей, роли труда в жизни человека. Это и будут основы коммунистического мировоззрения, которое, по мере роста детей, будет постепенно обогащаться и усложняться.

Принцип коммунистической идейности всех форм воспитательной работы Луначарский убедительно отстаивал в полемике с педагогической общественностью Запада, в частности в докладе "Культура и искусство в новой России". Описывая впечатление, которое произвел на немецкую интеллигенцию его доклад, Луначарский сообщал в своей корреспонденции в "Красную газету", что буржуазная пресса не могла примириться с его "тенденциозностью":

"…особенно спорным и даже неприемлемым показалось журналистам мое совершенно откровенное заявление, что в социологии и философии мы признаем наукой только марксизм, считая остальное лишь материалом, более или менее подходящим, и что во всех школах, от низших до высших, мы стараемся настойчиво проводить марксистское миросозерцание" [56. Т. 4. С. 380].

Вильгельм Паульсен поместил в журнале "Tage Buch" статью "О русской системе народного образования (по поводу выступления А. В. Луначарского в Берлине)". Паульсен восхищается масштабами развития школьно–просветительного дела в Советской России и строительством школьной системы в ясно продуманном направлении. Он считает громадным достижением Советской России введение единой школы, за которую безуспешно борется передовая общественность Запада. Но Паульсен отстаивает точку зрения, что не нужно внушать молодежи никаких идей: пусть она сама выбирает, что захочет. В этой позиции проявились полнейшая растерянность передовой буржуазной интеллигенции, отсутствие у нее каких–либо положительных идеалов. Более того, немецкий педагог не представляет, что такие идеалы и уверенность в их правильности у кого–то могут быть.

"Но мы не стоим на этой точке зрения, — возражает ему Луначарский. — Мы являемся строителями. Мы очень отчетливо видим те формы, в которые должно быть приведено наше хозяйство, а рядом с этим и наша культурная жизнь" [89. С. 13].

Идейная целеустремленность советской воспитательной системы оказалась недоступной пониманию либеральных деятелей западной культуры. Один из них — Е. Iwars — писал в статье "Загадка России", помещенной в журнале "Die neue Érziehung" — органе "Союза решительных школьных реформаторов":

"Мы изумляемся той непреклонной целеустремленности и тем безжалостным способам, которыми Советское правительство строит свое пролетарское социалистическое государство.

Все народное образование, начиная с детского сада и кончая университетом, все газеты, журналы и книги, искусство и наука, политические, хозяйственные и общественные организации — короче говоря, вся жизнь России проникнута и пропитана одним духом — духом марксистско–коммунистического мировоззрения" [35]).

Отвечая на подобные обвинения, раздававшиеся неоднократно, Луначарский писал в статье "Культурные достижения пролетарской диктатуры" (1927):

"Либерально–буржуазные учителя и деятели просвещения… упрекают нас… что мы стараемся привить детям с раннего возраста участие в политике, горячую любовь к своему знамени и ненависть к знаменам враждебным.

Это действительно так, но это не вина наша, а это наша огромная заслуга" [69. С. 32].

Коммунистическое мировоззрение, говорил Луначарский, должно стать основой самостоятельного осмысления молодежью фактов действительности и правильного выбора линии социального поведения.

"В самом деле, социалистическое или коммунистическое воспитание в первую очередь предполагает, что мы воспитываем коммунистов… Тут первая задача, чтобы было приобретено коммунистическое миросозерцание, — говорил он на III съезде РКСМ. — Оно включает в себя не только политику… нужно, чтобы человек представил себе и рост окружающего, и рост человека, решающего исторические события, сущность капитализма, сущность нынешнего рабочего движения, нынешний переворот и текущий момент во всей его глубине… Нужно, чтобы он представил себе ясную и основательую картину, которую он будет углублять всю свою жизнь" [83. С. 143–144].

Луначарский ясно видел, сколь велика роль идейно–политического воспитания в общей системе преобразований, проводимых Советской властью. В одном из докладов В. И. Ленину о поездках на фронт Луначарский писал:

"Каждый раз после такого объезда убеждаешься, что именно политическое просвещение есть тот хлеб насущный, который рядом с материальным хлебом нужней всего для граждан Республики" [36. С. 90].

Воспитание сознательных и активных граждан, борцов за социалистический идеал Луначарский считал главной задачей советской школы. Это определяло требования, которые он выдвигал к содержанию образования. Вместе с Н. К. Крупской и М. Н. Покровским А. В. Луначарский боролся за высокую научность и коммунистическую целеустремленность образования на всех его ступенях, за пересмотр преподавания всех дисциплин в духе диалектического и исторического материализма. Он подчеркивал важность подлинно научного диалектико–материалистического мировоззрения как методологической основы преподавания всех без исключения дисциплин. Это значит, что нужно рассматривать предмет всесторонне, во всех его связях и опосредствованиях, рассматривать каждый предмет в его развитии, в связи с практикой.

"Мы должны так преподавать природоведение, — говорил Луначарский, — чтобы в нем не было никакого мистицизма, хотя бы и самого утонченного, чтобы это был последовательный материализм" [83. С. 451].

Н. К. Крупская вспоминала, что В. И. Ленин уделял пристальное внимание вопросу пересмотра учебных программ. Он требовал существенно усилить мировоззренческую сторону обучения, обратить особое внимание на преподавание биологии, изучение эволюционной теории, увязку биологии с основами гигиены и агрономии, а также на преподавание геологии и ее связь с географией и почвоведением [см.: 50. С. 241–242].

Луначарский доказывал, что требование Программы РКП(б) строить все преподавание в духе марксизма продиктовано соображениями не только пролетарской партийности, но и критериями наивысшей научной объективности, которые нисколько не противоречат друг другу. Он говорил, что

"всякое знание, будь то отдаленное от общественных вопросов знание законов природы, всякое техническое умение освещается новым светом, когда мы смотрим на природу как на лестницу законов все более сознательного строящегося всечеловеческого разумного и счастливого коллектива, когда на каждую работу мы умеем посмотреть как на часть, стройно входящую во все более разумные планы общественно–культурного строительства" [83. С. 76].

И это действительно так. Вспомним хотя бы призывы В. И. Ленина к комсомолу учиться коммунизму на конкретных делах — будь то внедрение электричества, обучение неграмотных или работа на огородах, ибо из этих дел и слагается строительство коммунизма.

В то же время Луначарский требовал, чтобы практические дела не заслоняли великую цель коммунистического строительства. С возмущением говорил он о недальновидных делягах:

"Мне один хозяйственник сказал: "Мне важно, чтобы рабочий умел гайку сверлить, а совершенно незачем его марксизму учить"… Это точка зрения не только американская, а оголтело–хозяйская, ничего общего с коммунистической постановкой вопроса не имеющая" [27. С. 23].

Такая "американизация" людей прямо противоположна политике пролетарского государства. Луначарский настаивал на необходимости сочетания технического обучения, общего образования и политического просвещения.

"Недостаточно думать о подъеме общей грамотности, недостаточно заботиться о техническом образовании народа, не менее важно, даже более важно, политическое его просвещение" [74. С. 17].

В. И. Ленин, Н. К. Крупская и А. В. Луначарский уделяли особенное внимание перестройке преподавания общественных наук. Поверхностное, субъективно–идеалистическое или вульгаризаторское изложение истории и обществоведения нужно было заменить научным, марксистским преподаванием. Изучение истории должно открывать школьникам связь времен, перспективу движения вперед, понимание традиций, сознание необходимости революции, ее места и значения в поступательном развитии человечества. Главным образом на уроках истории должны формироваться у школьников их морально–политические идеалы, становящиеся основой убеждений.

Это является и сегодня важнейшей идеологической задачей. Уже в школьные годы у молодых людей должно сложиться не только понимание взглядов марксизма на общество и человека как стройной, убедительной теории, но и постижение живой души марксизма, который, как подчеркнул М. С. Горбачев, "является вершиной и сгустком трепетной человеческой мысли, вобравшей в себя всю мудрость и боль, огромнейший опыт людей труда, их надежды на лучшее будущее" [13. С. 5].

Преподавание общественных наук должно быть живым, эмоциональным. Требуется не простое изложение исторических фактов, а раскрытие динамики процесса классовой борьбы в ее связи с современностью. Объективные условия и закономерности общественного развития должны освещаться не в обезличенной форме, а в их проявлении через субъективные аспекты человеческой деятельности, через столкновение целеустремленных усилий, взаимодействие взглядов и убеждений исторических деятелей и народных масс. Нужно привлекать вспомогательный материал: экскурсии, художественные произведения.

"…Педагог должен уметь извлечь из картин любого музея, будь то Третьяковская галерея или любой провинциальный музей, элементы, воспитывающие эмоции ребенка, — говорил Луначарский, обращаясь к преподавателям обществоведения. — Это цель и детского театра, и посещения детьми театров" [83. С. 454].

Он рекомендовал связывать с обществоведением организацию школьных праздников и другие виды детского творчества.

В этом же плане проявляется взаимодействие обществоведения и литературы. Нужно привлекать не только классическую литературу, которая приближает к пониманию школьниками явления прошлого. Еще важнее использование современной литературы, которая в лучших своих произведениях будит живую мысль, заостряет внимание общества к нерешенным вопросам, помогает понять во всей сложности и глубине проблемы единства и противоположности личности и общества с учетом их реального многообразия и диалектики развития.

Литература лучше любой науки может вооружить учащихся пониманием человеческой природы и ее различных проявлений. В этом человековедческом аспекте заключается связь преподавания литературы с жизнью, с общественной практикой. Преподавание литературы не должно уходить от рассмотрения вопросов, волнующих молодежь, а давать на них честные и принципиальные ответы. Советская литература последних лет дает богатый материал, раскрывающий трудности и несовершенства реальной жизни и вызывающий стремление к их активному преодолению. Современная литература (на основе эмоционального опыта, воспитанного изучением классической литературы) непосредственно помогает формированию у учащихся социального, нравственного и эстетического идеала.

В статье "О новом типе писателя" (1925) Луначарский остановился на значении для школы современной литературы.

"Надо… чтобы эта литература врывалась в двери и окна каждого комплекса и наполняла его светом и жизнью, чтобы рядом с иллюстрациями, почерпнутыми учеником из живой действительности, самыми яркими факторами для образования были материалы беллетристические" [95. С. 99].

В январе 1928 г. по инициативе Луначарского была проведена конференция преподавателей русского языка и литературы, где он выступил с методологическим докладом "Литература и марксизм". В этом докладе были обоснованы принципы марксизма в литературоведении и методике преподавания литературы, подвергнут критике вульгарно–социологический подход В. Ф. Переверзева к анализу художественных произведений. Луначарский подробно осветил воспитательное значение преподавания литературы, подчеркнув, что ее идейное и нравственное влияние неотделимо от эмоционального воздействия.

Н. К. Крупская не раз вспоминала, какое большое место занимала литература в жизни Владимира Ильича, с какой любовью относился он к творчеству великих русских писателей. И ей было нестерпимо больно видеть, как иногда литературу преподают равнодушные люди, формально раскладывают по полочкам литературные характеристики, убивая мертвящим педантизмом живую душу гениальных творений.

"Я была недавно на совещаниях преподавателей литературы в детских школах, — рассказывала Надежда Константиновна. — Там много говорили о процентах успеваемости, а я говорила, что самое главное в том, чтобы дети полюбили литературу, чтобы в литературе молодежь получала в живых образах ответы на интересующие ее вопросы" [50. С. 262].

Это положение убедительно подтвердил опыт В. А. Сухомлинского, Е. Н. Ильина и других передовых педагогов. "Конечной целью изучения литературы является становление внутреннего мира человека — морали, культуры, красоты", — писал В. А. Сухомлинский [126. С. 129].

Преподавание литературы, говорил Луначарский, нельзя превращать в научную гербаризацию произведений и образов. Нужно полнее использовать воспитательные возможности литературы, теснее связывать ее с современностью. Нужно объяснять школьникам не только место Пушкина в 20–30–х годах XIX в., но и его значение для 20–30–х годов XX в. Этот призыв Луначарского созвучен и нашему времени. Публикации и статьи, посвященные 150–летию со дня гибели поэта, показали, что неумирающие любовь и интерес к Пушкину в последние годы приобрели новую глубину и осмысленность. Он вошел в нашу сегодняшнюю жизнь как проницательный друг, помогающий нам осмыслить глубочайшие вопросы бытия. Он учит нас высшей красоте, гармонии, вобравшей в себя и страстную, мятежную душу, и светлый пытливый разум, и вдохновенье, и любовь.

"Пушкин, — писал Луначарский, — довел до высшего совершенства свое основное орудие — слово, — слово как средство изображения и слово как элемент музыкальный, причем изобразительность и музыкальность приводились Пушкиным к единству, какого редко достигало искусство человека на земле" [56. Т. I. С. 86].

Произведения поэта помогают нам в решении главной воспитательной задачи — воспитанию человека в человеке.

Очень велико идеологическое значение и других видов искусства. Особенно важную роль в воспитательном воздействии на молодежь А. В. Луначарский и Н. К. Крупская отводили кино как наиболее массовому и наиболее доступному школьникам виду искусства. Их возмущало, что у нас зачастую демонстрируются фильмы, которые оказывают вредное влияние. Выступая в 1927 г. на совещании по детским фильмам, Крупская говорила:

"Фильмы не только расширяют горизонт ребенка, но и дают ему определенное мировоззрение. В этом отношении мы очень беззаботны: мы не пустим говорить оратора, который будет защищать буржуазную идеологию, а в то же время мы даем фильмы, которые сильнее действуют, чем слова ораторов, — они дают то, что внедряется надолго и иногда совершенно неискоренимо" [48. Т. 3. С. 270].

Курс партии на демократизацию общества и обеспечение полной свободы выражения своих мыслей вовсе не означает прекращения идейно–воспитательной работы. Как раз наоборот: отказ от административно–волевых методов управления требует значительного совершенствования идеологической работы партии. Для того чтобы действовать не приказом, а убеждением, требуется и более высокий уровень культуры партийного работника, и четкая ориентация в общественно–политических вопросах.

"Обществоведы совместно с преподавателями других кафедр призваны повышать мировоззренческую направленность всего учебного процесса, прививать будущим специалистам навыки творческого применения диалектико–материалистического метода в профессиональной и общественной работе, воспитывать политическую бдительность, непримиримость к враждебной идеологии" [11. С. 2].

Преподавание предметов общественно–гуманитарного цикла должно давать убедительные ответы на волнующие молодежь вопросы современной общественной жизни. Нужно воспитывать умение отстаивать свои коммунистические убеждения, непримиримость к мещанству, иждивенчеству, потребительству.

Луначарский заострял внимание на том, что без четкой идейной направленности образования мы можем получать специалистов, неразборчивых и всеядных в идеологическом отношении. Самая важная задача высших учебных заведений — готовить "не просто полезных специалистов, а специалистов, проникнутых коммунистическим сознанием" [74. С. 81]. Эти мысли Луначарский подробно развивал в докладе "Культпоход комсомола" (1929), обращенном к комсомольскому активу. Отметив недостатки в проведении воспитательной работы среди студенческой молодежи и появление некоторых нездоровых явлений, нарком просвещения сказал:

"Товарищи, совершенно ясно, что хороший специалист, не воспитанный коммунистически, есть не что иное, как гражданин американского типа, человек, который, может быть, и хорошо делает свое дело, но прокладывает себе путь к карьере и будет лучше служить тому, кто ему больше заплатит" [83. С. 475].

Шестьдесят лет прошло с тех пор, как были сказаны эти слова, многое изменилось за это время, и не всегда в лучшую сторону. Еще недавно мы удивлялись, откуда в нашем, социалистическом обществе появляются эгоисты и приспособленцы. Пытались объяснить это формализмом в идейном воспитании и не заглядывали в более глубокие корни: падение нравственности явилось следствием культа личности и деформации на этой почве нашей политической системы.

В условиях возрождения подлинно социалистического общественного строя самая высокая ответственность ложится на школьного учителя. Учитель должен суметь воспитать в детях высокое чувство гражданственности, а для этого он прежде всего сам должен быть бескомпромиссным борцом за коммунистические идеалы.

"Это не красные слова. Это ключ к нашему делу, исток таланта учителя, — пишет М. П. Щетинин. — Мы говорим: жизнь — борьба. Педагог вводит ребенка в жизнь, т. е. в борьбу. В борьбу с чем и против кого? Если нет у него ясного об этом представления, его не спасут ни живость, ни естественность. Антон Семенович Макаренко не уставал повторять: учителя вне политики нет. Сегодня, как никогда, важно попять, что главное дело учителя — учиться и учить коммунизму" [138. С. 102].

Это же самое утверждали В. И. Ленин и А. В. Луначарский с первых дней строительства Советского государства.

За возвышение человека

Мы вовсе не аскеты, говорил Луначарский, мы вовсе не требуем, чтобы человек только и думал о том, как бы ему собой пожертвовать. Наоборот, мы хотим, чтобы каждый советский гражданин имел все необходимое и жил здоровой, радостной жизнью. Но нужно, чтобы в каждом человеке "коммунист господствовал над мещанином, чтобы общественная личность господствовала над личностью индивидуальной" [83. С. 477]. В этом тезисе Луначарского сформулирована самая суть понимания им коммунистической морали. Оно совпадает с ленинским пониманием: нравственно то, что помогает делу коммунистического строительства.

Советские люди определяют уровень нравственности человека той пользой, которую он приносит обществу, той страстью, которая движет им в его служении людям. Уровень нравственности зависит от того, в какой мере социальные требования превратились во внутренние побуждения личности. Высокая нравственность достигается тогда, когда поведение, диктуемое социальной необходимостью, приносит человеку глубокое личное удовлетворение.

"Слить свою работу, свою борьбу, свою жизнь с работой, борьбой, жизнью трудящихся масс — в этом заключается коммунистическая мораль, — писала Н. К. Крупская. — Надо это делать не потому, что так велит какой–то господь бог, а потому, что это дает человеку такую радость, такое счастье, как ничто другое…" [50. С.380].

В прежние времена нравственные нормы определялись в основном религией. Религиозная мораль, родившаяся вначале из морали народной, в классово–антагонистическом обществе превратилась в сплошное лицемерие, прикрывавшее пороки господствующих классов и призывавшее угнетенные классы подчиняться богатству и власти. Эту лживую мораль коммунисты отвергли. В первые годы Советской власти вульгаризаторы утверждали, что мораль вообще понятие буржуазное и пролетариату ненужное. Опровергая такие заявления, Луначарский утверждал, что пролетариат должен будет выработать новый моральный кодекс.

"…Ленин говорит нам: мораль мы отрицаем, как мораль религиозную, как мораль метафизическую, но как те правила, которые предписываются каждой личности интересами человечества, мы признаем ее. Есть право человека на свое собственное счастье, есть право человека на строительство своей жизни, своего личного существования, выработки из себя сильной и мудрой личности, но только в тех случаях, когда оно не противоречит правам других, общим правам человечества" [77. С. 79].

Исключительно важную роль в формировании новой морали Луначарский отводил искусству. Обращаясь к художникам в докладе "Перспективы советского искусства" (1927), он так формулировал свои требования к ним:

"…давайте установим наши идеалы, наши нормы; давайте установим, что смешно и презренно; давайте установим, что ненавистно и подло и что высоко и прекрасно, что лежит между ними, какие ошибки нас подстерегают, какими способами мы скользим и падаем и поднимаемся и какое лицо нового человека?" [56. Т. 7. С. 527].

В переходное время, время борьбы, каждый человек должен подчинять свое поведение интересам своего класса. Поэтому основными положениями пролетарского морального кодекса должны быть: сознательная дисциплина, сплоченность и солидарность, коммунистическое отношение к труду и общественной собственности, самоотверженное служение своему отечеству и своему народу.

Эти социальные основы коммунистической морали определяют и индивидуальное поведение человека, его взаимоотношения с другими людьми. Чувство сплоченности и солидарности членов коллектива, естественно, вызывает у каждого из них внимательное, уважительное отношение к другому человеку, душевную чуткость, отзывчивость. В то же время "нельзя быть человеком идейным, не будучи честным, совестливым, порядочным, требовательным к себе" [7. С. 88].

Требовательность к себе — основа сознательной дисциплины, которую А. С. Макаренко определял как выражение коммунистической нравственности в деятельности. Дисциплинированность тесно связана с сознательностью, но ее воспитание невозможно без соответствующего опыта поведения, который складывается в результате деятельности и переходит в привычку.

То же относится и ко всем остальным нравственным нормам: нужно, чтобы они вошли в привычку, превратились, по словам Луначарского, в инстинкт.

"Мы должны это делать дошкольным воспитанием в детском саду, через школу, путем прямого влияния нашей среды, воздействия друг на друга и самого на себя, чтобы у нас пролетарские элементы восторжествовали и превратились в инстинкт, как говорил Владимир Ильич, в нашу пролетарскую мораль" [56. Т. 7. С. 579].

Новые нравственные нормы и привычки вырабатываются в тяжелой борьбе со стереотипами, унаследованными от предшествующего образа жизни. Партия поставила перед собой колоссальной трудности задачу: изменить психологию всего общества, вести непримиримую войну против эгоизма, оставшегося в наследие от "грабительского, грязного и кровавого капитализма. От этого наследия, — писал В. И. Ленин, — нельзя избавиться сразу, с ним нужна неустанная борьба, против него надо не раз и не два, а много раз объявлять и проводить новый крестовый поход…" [4. Т.37. С. 467].

Эгоизм — это психологическая форма проявления идеологии собственничества. Преодоление эгоизма может рассматриваться как проявление классовой борьбы в области идеологии. Ленин считал, что победить эгоизм труднее, чем одержать победу над капитализмом в военной и политической области, он называл идейное сопротивление капитализма самым глубоким и самым мощным [см.: 4. Т. 41. С. 406]. Именно поэтому, учитывая всю сложность перестройки человеческой психики, В. И. Ленин так высоко оценил значение первых коммунистических субботников:

"Это — начало переворота, более трудного, более существенного, более коренного, более решающего, чем свержение буржуазии, ибо это — победа над собственной косностью, распущенностью, мелкобуржуазным эгоизмом, над этими привычками, которые проклятый капитализм оставил в наследство рабочему и крестьянину" [4. Т. 39. С. 5].

В коммунистических субботниках Ленин увидел рождение в самой жизни советского общества новой, коммунистической нравственности, прямо противоположной моральным, принципам мещанства. В. И. Ленин и А. В. Луначарский ненавидели мещанство, видели в психологии мещанства злейшего врага социалистической революции. По свидетельству Луначарского, Ленин называл борьбу, с мещанством важнейшим участком идеологической работы. Легче победить самые изощренные организованные формы буржуазной идеологии, "чем это массовое стихийное, безликое, безмозглое сопротивление рассыпающегося и полного отравы мещанского быта" [95. С. 79]. На колоссальные трудности борьбы с мелкобуржуазной стихией обращал внимание коммунистов В. И. Ленин в "Отчете о политической деятельности ЦК РКП(б) X съезду партии" и призывал к сплоченности, дружной работе, единой воле, "ибо только с такой волей пролетарской массы может пролетариат в крестьянской стране осуществить гигантские задачи своей диктатуры и руководства" [4. Т. 43. С. 18].

Сложность борьбы с мещанством Луначарский объяснял еще и тем, что зачастую она происходит не в виде столкновения отдельных лиц, а внутри каждого человека. "Новый человек рождается в муках, путем самоочищения от всяких шлаков, путем огромной как общественной, так и личной самокритики" [56. Т. 2. С. 451]. И сами пролетарии, как подчеркивал В. И. Ленин, "от своих собственных мелкобуржуазных предрассудков избавляются не сразу, не чудом, не по велению божией матери, не по велению лозунга, резолюции, декрета, а лишь в долгой и трудной массовой борьбе с массовыми мелкобуржуазными влияниями" [4. Т. 41. С. 101]. О том, что каждому нужно делать гигантские усилия, чтобы освободиться от эгоизма и груза старых предрассудков, говорил Луначарский, обращаясь к работникам просвещения.

Луначарский разоблачил общественно–психологическую сущность мещанства в ряде статей, написанных в период с конца 1905 по 1914 г. В этот период, после поражения первой русской революции, мещанские настроения стали преобладающими среди значительной части русской интеллигенции. Но и после Октябрьской революции необходимость борьбы с мещанским мировоззрением не утратила своей остроты; поэтому в 1923 г. Луначарский переиздает дореволюционные статьи в сборнике "Мещанство и индивидуализм", снабдив его предисловием, в котором дал развернутую характеристику мещанства как общественного явления.

"Как известно, мещанство есть одновременно класс индивидуалистический, поскольку вся его жизнь построена на частном производстве, частной собственности и конкуренции; и класс стадный, поскольку именно мещанство придумало все ужасы моды, повального быта, так называемых приличий и т. д. и т. п." [71. С.3].

Как индивидуалист, мещанин яро отстаивает свои эгоистические интересы и придерживается в общественной жизни принципа "моя хата с краю", и в то же время мещанская стая ненавидит каждый яркий талант и душит каждое творческое начинание.

В статьях, вошедших в сборник "Мещанство и индивидуализм", а также в критических работах 1907–1908 гг., в частности посвященных драматургии Горького, Луначарский доказал внутреннее родство интеллигентского индивидуализма и мещанской стадности. Суть этого родства заключается в противопоставлении своей личности обществу. Не следует, говорил Луначарский, связывать понятие мещанства с некультурностью. Могут быть мещане даже высококультурные. Дело в том, что в основе их взглядов лежит психология частного собственника. Дух собственничества — это самое страшное зло, против которого воевал еще Гоголь, — то животное чувство,

"которое ради сладкого житья готово с садическим самоуслаждением гнуть то, что ниже, и с хамской угодливостью гнуться перед тем, что выше, оправдывающее всякую подлость и в награду за нее дающее обильный ужин, пухлую постель, чувство власти и всякие другие блага мира" [56. Т. I. С. 114].

В советское время борьба с мелкобуржуазной и мещанской идеологией стала особенно острой в связи с переходом к новой экономической политике. Допущение частного сектора в экономике привело к оживлению собственнической психологии и частичному проникновению ее в различные сферы общественной жизни. Партия вела с этими явлениями упорную борьбу. Луначарский обратился к работникам просвещения с призывом поставить заслон перед мещанской идеологией и перейти в наступательную борьбу против нее. "Эта борьба пойдет за душу ребенка, за душу студента, за душу всякого темного гражданина, — писал он в статье "Борьба за душу". — Задача нашей культурно–просветительной работы — создать такие меры, посредством которых мы могли бы отвоевывать, спасать людей из этого житейского мещанского моря на наши коммунистические острова" [57. С. З].

Перед молодой советской педагогикой встали очень сложные воспитательные задачи. Н. К. Крупская назвала главные вопросы коммунистического воспитания: "как бороться с собственническими инстинктами, со всякого рода рвачеством; как бороться с индивидуализмом, с воспитывавшейся капитализмом привычкой ставить свое "я" на первый план…" [48. Т.3. С. 543].

Трудность этой борьбы усугублялась воздействием на каждого советского человека окружающей среды, в которой преобладал в то время мелкобуржуазный характер хозяйства и быта. Чтобы уменьшить это влияние, Советское государство предпринимало ограничительные меры, противодействующие распространению буржуазных взглядов через печать. Отвечая на упреки В. Паульсена и подобных ему поборников свободы печати, Луначарский писал: "Можно ли упрекать доктора за то, что он, леча больного и прописывая ему лекарство, запрещает в то же самое время давать ему яды?" [89. С. 12]. Именно таким ядом являлась буржуазная пропаганда для неокрепшего сознания граждан молодой республики.

Особенно важно было защитить от вредных влияний подрастающее поколение. Поэтому Луначарский решительно отметал попытки сторонников "свободного воспитания" обвинить нашу школу в "тенденциозности" проводимой воспитательной работы.

"Не того нужно бояться, что воспитательная сила школы окажется слишком сильной и слишком униформирует своих учеников, а того, что она окажется недостаточно сильной, недостаточно помешает темным ее сторонам вносить разложение и заразу в наше будущее поколение. Школа должна передать все завоевания культуры прошлого и она должна, как фильтр, предохранить дальнейший поток поколений от того заражения, каким полон этот поток по другую сторону революционного фильтра" [89. С. 13].

В конце 20–х годов страна приступила к осуществлению плана индустриализации и построению фундамента социалистической экономики. Стало более активным наступление на идеологическом фронте, но задача преодоления мелкобуржуазной психологии не теряла своей актуальности. Об этом писал Луначарский в "Тезисах о задачах марксистской критики" (1928), отмечая, что

"мелкобуржуазная стихия въелась достаточно глубоко в бытовые отношения самого пролетариата и даже часто в природу самих коммунистов. Вот почему классовая борьба в форме борьбы за построение нового быта, носящего на себе отпечаток социалистических устремлений пролетариата, не только не ослабляется, но, продолжаясь с прежней силой, принимает постепенно все более тонкие и глубокие формы" [56. Т. 8. С. 7–8].

Пропаганде и разъяснению комплекса задач, связанных с работой по перевоспитанию человека, был посвящен доклад наркома просвещения на Всероссийской конференции обществоведов в июле 1928 г. [см.: 63]). Большое место в их решении Луначарский отводил писателям. "…Через наше сердце проходят все трещины, которыми покрылась земля в силу революционного толчка; в каждом из нас происходит борьба старого и нового", — говорил он на собрании комсомольских писателей и поэтов 27 октября 1928 г. [56. Т. 2. С. 394] и призывал художников стать активными участниками процесса самовоспитания советских людей, особенно молодежи.

Говоря о том, что нравственные нормы должны превратиться в привычки, в инстинкт, Луначарский вовсе не считал их неосознанными. Наоборот, он подчеркивал, что пролетарская мораль не может быть бездоказательной, она должна быть обоснована разумом. И критерием обоснования моральных принципов являются классовые интересы пролетариата. Они определяют основы воспитательной политики Советского государства. Руководствуясь этим критерием,

"мы должны определить содержание воспитания и тот метод, которым мы хотим привить ребенку общественную, пролетарскую мораль, развивая в нем мысль, заставляя его подумать о различных мотивах поведения и выбрать то, что является социально наиболее благородным и полезным" [56. Т. 7. С. 583].

Рассматривая вопрос о методах и средствах нравственного воспитания, Луначарский на первое место ставил общественную практику и на последнее — чисто этическую проповедь. Участие в общественно полезном труде, в общественной работе, в проведении праздников, агитация и пропаганда самими ребятами тех новых чувств, которые составляют содержание коммунистической морали, — вот наилучшие пути нравственного воспитания.

"Если представить себе ребенка, который здоров, чист, ребенка, который привык чувствовать себя особенно весело в организованной общественной среде, для которого нет большего наслаждения, чем в каком–нибудь коллективном спорте чувствовать себя частью целого, у которого развито чувство солидарности, товарищества, который воспитан в направлении горячего и восторженного отношения ко всему тому, что составляет ценность нашей революции, и наоборот, жаркой ненависти к тому, что мешает выправить человеческую жизнь, то что же, собственно говоря, еще нужно? По–моему, ничего решительно не нужно. Этика сформируется сама собой" [83. С. 415].

Эти бесспорные положения никогда никем не опровергались, но они незаметно. отошли на задний план в период безраздельного господства теории чисто словесного "воспитывающего обучения". Усиление формализма в работе органов народного просвещения, принявшего угрожающие размеры со второй половины 70–х годов, привело к тому, что на воспитательную работу стали смотреть как на обременительный привесок к обучению. Согласно теории "воспитывающего обучения" вся воспитательная работа сводится к изложению того, как надо поступать, а формированию устойчивой потребности и привычек правильного поведения внимание педагогов фактически не уделяется. В пренебрежении оказался главный принцип воспитания — принцип деятельности, практики. Считалось, что основные задачи коммунистического воспитания осуществляются в процессе воспитывающего обучения, а главная цель школы — успеваемость учеников. В погоне за формальными знаниями, за измеряемым оценками педагогическим результатом забывалось формирование человеческих отношений.

"Концентрируя внимание растущего ребенка только на результате его деятельности, мы тем самым исключаем из круга его внимания "других" людей. И в тот момент, мне кажется, еще не родившись как личность, он начинает угасать, потому что как личность человек существует прежде всего в отношениях с другими людьми" [139]).

На этой стороне воспитательной работы особенно акцентировал внимание В. А. Сухомлинский. Изучая духовный мир подростков, совершавших правонарушения и преступления, он убедился, что у всех у них с детства не было воспитано стремление отдать свои духовные силы другому человеку.

"И вот потому, что его не учили вкладывать свои духовные силы в другого человека, потому что он не научился понимать, чувствовать, оценивать самого себя, отдавая свои силы творению добра для другого человека, он в годы отрочества словно перестает замечать, что живет среди людей" [126. С. 11].

Человек — существо общественное, и приоритетное значение в сознании социальных ценностей является отличительной чертой его как человека. При правильном характере воспитания человек не только нуждается в других людях, но и испытывает потребность быть необходимым для них. Деятельность, приносящая плоды не только одному, доставляет ему глубокое удовлетворение.

Ребенок должен познать радость, совершая добро родителям, братьям и сестрам, друзьям, радость создания красоты в окружающей его жизни. Его следует научить сопереживать всему живому, отличать хорошее от плохого, испытывать стыд при совершении плохих поступков. А для этого он должен научиться видеть себя глазами других людей.

Нужно, говорил Сухомлинский, воспитывать в детях чувство моральной красоты, для чего надо представления о добре и зле воплощать в яркие образы. Использовать в воспитательных целях живые примеры несгибаемой принципиальности, гражданского мужества, безграничной душевной щедрости. Без этого наше общество не может двигаться вперед.

Проблемы нравственного воспитания имеют непреходящее значение. "Наша мораль впитала в себя как общечеловеческие нравственные ценности, так и нормы поведения людей и отношений между ними, которые рождены народными массами в многовековой борьбе против эксплуатации, за свободу и социальное равенство, счастье и мир" [7. С. 164]. Это принципы взаимопомощи, взаимоуважения, честности, простоты и скромности, трудолюбия и общественной солидарности.

Результатом нравственного воспитания должно быть формирование социально активной личности, т. е. человека, ориентированного на определенную систему ценностей, идеалов и действующего в соответствии с этой ориентацией. Активность социалистической личности проявляется в борьбе за развитие и совершенствование социалистического общества, непримиримости ко всем отклонениям от коммунистической морали, а также в ответственности за свой труд, в бережном отношении к социалистической собственности, в патриотизме, в отстаивании коммунистических норм человеческих взаимоотношений во всех сферах жизни. Социальная активность личности несовместима с равнодушием и идеологической всеядностью, иждивенчеством и цинизмом.

Воспитание социальной активности начинается с формирования потребностей и интересов. Их доминирующая направленность определяется системой ценностных ориентации, которая складывается в результате воздействия на личность воспитания и окружающей среды.

Именно в области ценностных ориентации проходит главный водораздел между буржуазной и социалистической моралью. Буржуазная пропаганда провозглашает высшими ценностями обилие материальных благ и престижность положения. Социалистическая идеология противопоставляет этим приземленным ценностям духовное богатство личности, расширению которого Луначарский всемерно старался помочь.

Еще в ранней статье "Перед лицом рока" Луначарский расшифровывает мысль Гете о том, что призывы Мефистофеля отказаться от "бредней" и наслаждаться радостями жизни толкают человека на путь духовного прозябания:

"…цветущая жизнь, довольство, животное благоденствие, этот кажущийся живой ключ бытия есть начало конца: творчество в нем уже иссякло, движение вперед прекратилось — отупение, декаданс, пресыщение, идиотизм, все это не замедлит явиться…" [100. С. 167].

Буржуазная мораль ставит знак равенства между потребностью и стремлением к потреблению. Но понятие потребности не сводится к потреблению или присвоению. В такое узкое понимание нельзя вместить, например, потребность в справедливости, в уважении окружающих, в дружбе, в оказании помощи другим людям. В потребностях и интересах проявляются и реализуются сущностные силы человека.

Воспитание потребностей и интересов должно быть целенаправленным: не следует размениваться на мелкие побуждения, подсказанные случайными впечатлениями или модой, а нужно опираться на глубокое марксистское понимание сущности человека. Впечатления окружающей среды должны вызывать у юноши стремление постичь смысл жизни, найти ответ на вопросы: "зачем я?", "каково мое место в цепи человеческих поколений?"

Этот ответ молодой человек найдет тогда, когда поймет, что смысл человеческой жизни не в потреблении, а в деятельности на благо общества. Только вкладывая свой труд и силы своей души в постижение истины, в совершение добра для людей и в созидание красоты, человек может найти подлинное счастье, в то время как эгоизм омертвляет душу и отравляет жизнь прежде всего самому человеку.

Преобладание в человеке творческих стремлений к истине, добру и красоте над интересами потребительского характера обозначают понятием духовности.

"Духовность включает в себя нравственность, идейность, гуманность, способность владеть своими чувствами. Когда духовность уходит, человек становится автоматом или животным… Духовность — результат победы культуры над биологическими влечениями и стадным инстинктом, результат преодоления "зоологического индивидуализма" и вещного фетишизма, агрессивности, страха и лени" [31. С. 6].

Преобладание общественных интересов над личными — первая, самая главная составляющая духовного богатства личности. Для этого человеку не нужно ни от чего отказываться, наоборот — он только приобретает. Нужно только, чтобы стремление к духовному обогащению стало его внутренней потребностью.

Хорошо сказал Евгений Богат:

"Духовная жизнь — это общение с людьми, искусством, с осенним лесом и с самими собой. Мы духовны, когда беседуем о чем–то дорогом с товарищем, доверяя его уму и сердцу, и когда после сомнений и колебаний жертвуем чем–то дорогим ради общего дела. Мы духовны, когда улыбаемся человеку, чувствуя, что он одинок, и когда наслаждаемся тишиной вечерних полей. Мы высоко духовны, когда чувствуем бесценность жизни и хотим оставить в мире скромный отпечаток собственной личности. Мы духовны, когда наше сердце бьется быстрее перед статуей Микеланджело или картиной Ватто, когда повторяем про себя строки Пушкина и Блока и когда ощущаем в себе самих что–то родственное этим статуям, этим картинам, этим строкам. И мы духовны, когда, перечитывая любимый том, понимаем его по–новому" [22. С. 371].

Человек, говорил Луначарский, должен чувствовать себя частицей человечества, гордиться

"нашей историей и нашим будущим, нашей великой связью во времени и пространстве, и кто этого не понимает, для кого слово Человек с большой буквы — термин пустой, даже враждебный, тот не достоин называться человеком, даже с самой маленькой буквы" [71. С. 27].

Высшие духовные интересы не исключают необходимости в удовлетворении материальных потребностей, но отодвигают их на второй план, лишают их значительности. Марксизм всегда называл создание изобилия материальных благ необходимой составной частью коммунистического строительства. И не в материальном достатке как таковом причина мещанских рецидивов. Важно отношение к материальным благам, которые должны рассматриваться только как средство для обеспечения условий жизнедеятельности человека. Человек, отмечал А. В. Луначарский,

"живет не ради этих средств. Ему надо одеваться, питаться, отдыхать и работать для того, чтобы развертывать свои познания, развивать чувства, ощущения, чтобы узнать счастье, быть счастливым и дать это счастье другим" [83. С. 274].

Высшим проявлением духовности является активное участие в общественно–политической деятельности. История революционной борьбы оставила нам массу примеров высочайшего духовного горения и героического самопожертвования. О том, какое счастье может доставить человеку такая жизнь, хорошо писала Надежда Константиновна Крупская. Свою жизнь, прожитую вместе с Владимиром Ильичем, она считала величайшим счастьем именно потому, что их жизнь вся была заполнена общественными интересами. Выступая в 1924 г. на VI съезде РЛКСМ, Надежда Константиновна говорила:

"Надо уметь сливать свою жизнь с общественной жизнью. Это не аскетизм. Напротив того, благодаря такому слиянию, благодаря тому, что общее дело всех трудящихся становится личным Делом, — благодаря этому личная жизнь обогащается. Она не становится беднее, она дает такие яркие и глубокие переживания, которых никогда не давала мещанская семейная жизнь" [50. С. 171].

Атмосферу высокой духовности ощущает каждый посетивший квартиру В. И. Ленина в Кремле. Такой же была его жизнь и в эмиграции.

"Партийные товарищи, бывавшие у них… всегда подчеркивали необычайную скромность жизни Владимира Ильича и Надежды Константиновны. Но они всегда с особым удовольствием вспоминали, как уютно и просто чувствовали себя у "Ильичей", сидя в кухне на простых некрашеных табуретах за покрытым клеенкой столом, какая атмосфера интеллектуального труда, духовной чистоты и принципиальности царила у них.

Говоря о простоте и скромности жизни своей и Владимира Ильича, Надежда Константиновна писала: "Жили просто, это правда. Но разве радость жизни в том, чтобы сытно и роскошно жить?" [30. С. 35].

Высокие духовные интересы не являются исключительным достоянием выдающихся личностей. Если у человека главное место в жизни занимает научная деятельность, искусство, педагогическая работа и вообще если он с душой отдается своему труду, то этим уже исключается гипертрофия материальных интересов.

В годы застоя бездуховность и потребительская психология стали доминировать в известной части общества, причем в той его части, которая по своему высокому материальному положению оказывала довольно сильное отрицательное влияние на общий нравственный климат. Это привело к девальвации духовных ценностей, снижению уровня эстетических приоритетов, забвению требований культуры в общении между людьми.

Мещанство уже давно утратило облик примитивной некультурности. Оно нагло вторгается в сферу культуры и искусства, стремясь всюду распространять свои ценностные критерии, свои моды и вкусы. Справедливо пишет Ролан Быков:

"Я не могу не видеть, что эпитет "талантливый" категорически заменен на деловое обозначение — "популярный", что понятие "достоинство" все чаще заменяется популярным ныне словом "престиж", что разница между возможным и невозможным в искусстве, между талантливым и бездарным, которая совсем недавно считалась очевидной, все чаще трактуется как (всего лишь) разница вкусов: "вам так нравится, а нам эдак!" [24. С. 97].

Если раньше мещанин, ненавидя духовно богатую личность, все же смутно осознавал, что перед ним недоступная для него высота, то теперь такое чувство неполноценности исчезло. Мещанин утверждает превосходство "здравого смысла" над "глупой" добротой, "наивной" честностью, "смешной" порядочностью.

Получается на первый взгляд парадоксальное, а в действительности диалектически закономерное явление: люди, которые, казлось бы, не только на словах, но и в душе должны были бы благословлять социализм, предоставивший им (правда, в результате своего извращения) немыслимый даже в буржуазпом обществе доступ к государственной кормушке, фактически стали глубочайшими поклонниками и пропагандистами "западного образа жизни". Объясняется же это тем, что всякий паразитизм порождает буржуазную психологию. Разоблачая политический смысл вроде бы нейтрального показа средствами западной информации прелестей "общества изобилия", Луначарский писал в свое время: "Здоровое тело, окруженное сколько–нибудь комфортом и удобствами, отнюдь не есть все, что нужно для подлинного развития культуры" [73. С. 38].

Потребительское отношение к вещам рождает черствость и бездушие и в отношениях к людям. Если все помыслы человека направлены на увеличение личной собственности, то у него не может возникнуть интереса ни к знаниям, ни к подлинно высоким эстетическим наслаждениям. Стремление к карьере закрывает возможности искреннего духовного общения с окружающими людьми.

Социалистическая семья — важная ячейка общества, и ее укреплению уделяется большое внимание. Но и ограничение человека интересами семьи неизбежно приводит к обеднению личности. В самой семье подлинное счастье возможно только в том случае, если каждый ее член является личностью с широкими общественными интересами.

Бывает, что человек проявляет большой интерес и к накоплению знаний, и к различным видам искусства, но все эти духовные богатства остаются его личной собственностью и никак не реализуются или используются им только для поднятия своего престижа в обществе. Такое духовное богатство следует считать мнимым или в лучшем случае потенциальным. Действительная ценность человека заключается в его деятельности, и только то, что содействует его социальной активности, также представляет собою ценность.

Последнее утверждение ни в коем случае не следует понимать буквально. Воздействие духовных ценностей на социальную активность личности почти никогда не бывает прямолинейным, а проявляется опосредованно. Как правило, каждое лишенное потребительского отпечатка приобщение к духовным ценностям обогащает душу и тем самым приумножает творческие возможности человека.

Вовлечение в активную социальную деятельность служит всемерному развитию человеческой сущности индивида. Только при этом условии общественные ценности становятся для личности субъективно значительными.

Таким образом, духовная потребность в конечном счете всегда связана с деятельностью — творческой, познавательной, нравственной — и поэтому никогда не может быть насыщена. Она бесконечна, в то время как материальные потребности ограничены известным пределом. В процессе деятельности духовные потребности формируются и развиваются. Они могут угаснуть, если человек не занимается соответствующим видом деятельности. В деятельности человек проявляет себя как личность, раскрывается богатство его внутреннего мира. Внутреннюю потребность, "нужду" в собственном осуществлении К. Маркс и называл подлинным богатством человека [см.: 2. С. 594].

Эту мысль Маркса реализовал А. С. Макаренко в своей воспитательной работе. Он говорил, что "потребность у нас родная сестра долга, обязанности, способностей, это проявление интересов не потребителя общественных благ, а деятеля социалистического общества, создателя этих благ" [103. Т. 4. С. 40].

Для того чтобы человек стал духовно богатой личностью, необходимо с детства, и особенно в подростковом возрасте, формировать интеллектуальные интересы. Умная книга, музыка, другие виды искусств — вот лучшие средства достижения этой цели.

Духовная высота социалистической личности включает в себя и чувство чести. Это чувство заставляет человека ценить свое достоинство, право уважать себя выше любых благ, даже выше самой жизни. Понятие чести возникло в давние времена, но если раньше оно зачастую получало извращенное содержание и вполне уживалось с антигуманным поведением, то в социалистическом обществе понятие чести совмещается с идеалами коллективизма и классовой солидарности. Такое чувство чести действительно может характеризовать духовную красоту человека. Об этом Луначарский писал еще в одной из своих ранних статей "О чести" (1905), отмечая, что, когда интерес личности сливается с интересом классовым и даже общечеловеческим, это отражается в сознании личности "как высокая и яркая форма чести" [100. С. 312].

Потеря уважения к себе — это начало деградации и духовной гибели человека, а

"отстаивая свою честь, свое достоинство, свою ценность, человек испытывает тем большее наслаждение, чем труднее обстоятельства: принося в жертву своему самоуважению все и всякие интересы и даже жизнь, личность растет в своих глазах, чувства силы, самостоятельности, свободы испытываются в неимоверно повышенной степени…" [100. С. 315].

Самоуважение невозможно, если человек не реализует свои таланты, свои "сущностные силы", как говорил К. Маркс, если он не чувствует себя активным членом общества, вместившим в себе "совокупность всех общественных отношений". Поэтому, говорил Луначарский, мы должны преодолеть не только эгоизм и индивидуализм, характерные для буржуазного общества, но преодолеть еще и обломовщину, доставшуюся нам в наследство от старой полуфеодальной России. А для этого нужны организованность и самодисциплина. Они достигаются в результате настойчивой и целеустремленной работы всего педагогического коллектива.

Идеал — ориентир в воспитании

Мировоззрение личности проявляется в ее ценностных ориентациях в форме идеала. Идеал играет в сознании личности проективную роль как воображаемая будущая действительность, рассматриваемая в свете интересов и потребностей субъекта. В то же время, согласно материалистической философии, для активной личности идеал является не только дальней перспективой, но и критерием оценки действительности и регулятором человеческой деятельности. Этой функции идеала придавали очень большое значение А. В. Луначарский, Н. К. Крупская, A. C. Макаренко, В. А. Сухомлинский. В статье "РКСМ и бойскаутизм" Н. К. Крупская писала:

"…самое важное, психологически имеющее колоссальное значение для подростка — это то, что вслед за провозглашением известного идеала следуют вполне определенные, конкретные правила поведения, вытекающие из признания данного идеала. В этом связывании идеала и практического поведения — громадная сила…" [48. Т.5. С. 38].

С полным сочувствием повторяет А. В. Луначарский слова Ж. М. Гюйо: "Идеал, который не превращается в работу, — ложный, гнилой, пустой идеал" [100. С. 323]. Луначарский обобщает этот тезис, утверждая, что "чувства и мысли суть дела в зачаточном виде" [68. С. 25]. Это утверждение имеет принципиально важное значение для понимания всей педагогической концепции Луначарского, и в частности его теории эстетического воспитания. По Луначарскому, искусство является действенной силой преобразования жизни в соответствии с социальным, нравственным и эстетическим идеалом коммунизма. Сама пропаганда идеала как цели и перспективы общественного развития является одновременно сильнейшим средством в борьбе за его достижение.

Луначарский был революционером, и всю свою жизнь отдал борьбе за построение социалистического общества, но свои социальные и нравственные идеи он сплошь и рядом облекал в эстетическую форму. Будущее общество он видел как царство добра и красоты.

"Идеал личности прекрасной и гармонической в своих желаниях, творческой и жаждущей все растущей жизни для человечества, идеал общества таких людей, в котором борьба между людьми принимает характер соревнования в достижении разными путями одной цели, — это эстетический идеал в широком смысле, так как прежде всего нас охватывает чувство красоты его, эта цель прежде всего прекрасна" [56. Т. 7. С. 58].

Мы видим, что он рисует здесь коммунистическое общество как олицетворение социального, нравственного и эстетического идеалов, причем в первую очередь подчеркивает его эстетическую сторону.

Вряд ли можно упрекнуть Луначарского в том, что он особо выделял эстетическую сторону коммунистического идеала.

Ведь в марксистско–ленинском определении целей коммунизма всестороннее и гармоническое развитие личности, реализация всех заложенных в человеке задатков и способностей, гармоническое единство личности и общества — эстетическая сторона занимает видное место. К тому же, излагая свой социальный, нравственный и эстетический идеал, Луначарский подчеркивал, что путь к нему лежит только через жесточайшую борьбу за преобразование общества, а переиздавая в 1923 г. "Основы позитивной эстетики", он в примечании к этим словам добавляет: "В силу этих мыслей, которые автор выразил 20 лет тому назад, он и оказался большевиком теперь" [56. Т. 7. С. 55].

Облекая коммунистический идеал в эстетическую форму, Луначарский в то же время в самом эстетическом идеале обращал главное внимание на его социальное содержание: высшей формой прекрасного он считал гармонию человека и общества. Эстетическая форма пропаганды Луначарским коммунистического идеала позволяла ему наиболее эффективно содействовать реализации социального содержания этого идеала. Воспитывая чувство красоты и стремление к добру, к братству людей, он превращал эти чувства и стремления в мощный стимул творческого труда и борьбы за построение социализма. Так, в лекции "Заветы Ильича и художественное образование" он говорил о том, что человечество идет к социализму, чтобы создать "братское и в полном смысле этого слова гармоническое существование". Исходя из этого, он придает исключительно важное значение музыке, которая, как элемент гармонии, должна будет наполнить человеческую жизнь. Здесь он выдвигает педагогический тезис, в котором наиболее точно сформулирована целеполагающая основа всех воспитательных задач:

"…мы должны приучить человека чувствовать себя частью прекрасного и великого целого и этим самым способствовать тому, чтобы целое стало великим и прекрасным" [80. С. 118].

В этом тезисе Луначарский выражает в эстетической форме главную задачу воспитания — формирование у советских людей коммунистического социального, нравственного и эстетического идеала как основы комплекса взглядов, чувств и воли, характеризующих борца за социализм. Учитывая специфику мировосприятия Луначарского, можно сказать, что приведенный тезис наиболее точно характеризует главную доминанту многообразной деятельности первого народного комиссара по просвещению. Здесь он сформулировал цель, объединяющую педагогические, культурно–эстетические и социальные задачи.

Эстетическая мирооценка, по Луначарскому, является наиболее широкой: в ней полностью сливается общественное и личное отношение к миру.

Луначарский горячо пропагандировал мысль о том, что эстетический идеал, стремление к красоте должны определять критерии оценки общественного поведения людей, что прекрасное должно быть нормой должного. Оценивая жизнь с точки зрения того, какой она должна быть, как художники, так и реципиенты ¹ формируют и выражают не только свой эстетический, но также социальный и нравственный идеалы. Но в произведении искусства этому совокупному общественному идеалу дается эстетическая оценка. Критерием эстетической оценки личностью общественного идеала является прекрасное. Луначарский считал эмоции порыва к красоте одним из сильнейших стимулов поведения человека и в формировании у реципиентов эстетического идеала видел главное проявление воспитательной функции искусства. Руководствуясь эстетическим идеалом, человек формирует свое отношение к действительности, исходя не только из законов необходимости, но и из чувства красоты. В этом плане Луначарский рассматривал эстетический идеал как самый действенный этический стимул.