А в конце января, на следующий день после похорон Ленина, совершенно неожиданно к нам в Библиотеку пришел нарком просвещения А. В. Луначарский со свитой, которую возглавлял управляющий делами Наркомпроса Ю. Н. Ган. Луначарский, входя, не поздоровался, уходя, не попрощался со мной. Он осмотрел помещение Библиотеки на 5-м этаже и в мансарде, оно ему понравилось, и он сказал Гану: «Хорошо. Я беру». Повернулся и пошел из квартиры. Свита за ним. Когда я услышала слова: «Я беру», то поняла, что нас будут выселять. У меня, конечно, страшно забилось сердце, я безумно испугалась. На следующий день все выяснилось. Помещение Библиотеки должно быть срочно освобождено под квартиру наркома Луначарского. Тогда говорили, что у него квартира в Кремле, где живет его жена, старая большевичка А. А. Малиновская, а он с актрисой Н. Розенель и ее матерью живет в коммунальной квартире, переделанной из помещения банка Гука на Мясницкой улице, дом 17.
Через 2 дня меня вызвал в Наркомпрос заведующий Главнаукой Ф. Н. Петров (он заменил на этом посту И. И. Гливенко) и сказал: «Милая моя! Должен вам сказать неприятную вещь. Библиотеке надо освободить помещение в Денежном переулке. Ничего не сделаешь. Мы вам поможем, передадим две комнаты в помещении ГАХН.»1 И мне был вручен приказ о нашем переезде.
ГАХН была рядом с нами, на углу Пречистенки и Левшинского переулка в старинном особняке знаменитой Поливановской гимназии. Я осмотрела выделяемое помещение. Это были две маленькие комнатки. Переезд в них был равносилен закрытию Библиотеки. Там даже негде было сложить книги, которые стояли на стеллажах в Денежном переулке. Я получила письменное распоряжение о том, что 12 февраля Библиотека должна освободить помещение в Денежном переулке и что в этот день для перевозки книг прибудут телеги. Но я решила в этот день закрыть Библиотеку, а сама пойти в Наркомпрос, показать, что я на работе. Пришла в Наркомпрос, меня спрашивают: «А как же книги?» Я ответила, что не могу их перевезти, так как это равносильно закрытию Библиотеки. Мне говорят: «Ну вы же должны понять. Это распоряжение начальства. Мы ничего сделать не можем». Я иду к Ф. Н. Петрову. Он на меня сразу набросился: «Ну как же так можно делать? Как же можно?» Я твержу, что такое переселение является закрытием Библиотеки. Вдруг из секретариата донесся невероятный крик и стук. Я первая бросилась туда и увидела человека, который бился в припадке. Я до того испугалась, что бросилась обратно в кабинет Федора Николаевича, встала за его стул и говорю: «Там происходит что-то ужасное». Я никогда не видела эпилептических припадков. Федор Николаевич был врачом, моментально вышел в секретариат, быстро сделал что надо, поставил больного на ноги, вызвал кого-то. Вернулся в кабинет, увидел меня дрожащую и говорит: «Ну как же так. Вы не дрожали от того, что не выполнили приказ. Вы же совершили преступление. Ведь вам в письменной форме было сказано, а вы приехали сюда и задрожали от того, что увидели эпилептика. Вы представляете себе, что там лошади простаивают. Ведь лошадей-то нет. Когда мы еще сможем дать вам лошадей. И вы понимаете, что я не могу оставить безнаказанным такой поступок». Я уже не помню, плакала я или нет, но он меня утешил, и я сказала: «Ну хорошо, давайте перевезем книги, что делать, ничего не поделаешь, нужно перевезти». Через неделю Библиотека переехала в помещение ГАХН. Книги сложили штабелями в двух комнатах, и с разрешения Ф. Н. Петрова мы их не распаковывали, так как некуда было бы поставить. Завалили обе комнаты почти до потолка. Стеллажи пришлось бросить в Денежном переулке. Я получила выговор за неподчинение приказу. И все повисло как-то в нерешенных вопросах.
В конце февраля и марте было затишье. Идти к А. В. Луначарскому с просьбой о новом помещении было бесполезно. Да я его и боялась. Библиотека для читателей была закрыта. Официально это выглядело так: «Учитывая неудобства читателей, вынужденных подниматься на 5-й этаж большого дома (лифт бездействует) и некоторые другие соображения, Главнаука постановила перевести Неофилологическую библиотеку из занимаемого ею помещения на углу Денежного и Глазовского переулков в помещении ГАХН, где для нее выделены две комнаты». Конечно, выселение Библиотеки вызвало резкое недовольство наших читателей и в первую очередь известных творческих деятелей, для которых мы выписывали литературу за границей. Кто-то из знаменитых архитекторов поговорил об этом в ЦК партии с директором Большого театра, членом ЦК ВКП(б) Еленой Константиновной Малиновской. Вопрос дошел до ЦК партии. Очевидно, следствием этого явилась задержка в переселении. Мы продолжали сидеть в Денежном переулке, а книги находились в ГАХН. Я жила в мансарде.
Наконец в начале апреля я получила решение Наркомпроса о том, что Библиотеке предоставляется помещение в здании Исторического музея на Красной площади. Нам выделили «царские комнаты», т. е. три комнаты, специально построенные и оборудованные для Александра III во время строительства Императорского Исторического музея: кабинет, приемная и спальня. Эта квартира, а теперь наше помещение, имела свой вход со стороны Забелинского проезда, напротив Никольских ворот Кремля. Кабинет и приемная были отделаны дубом, в них вели огромные дубовые двери, потолок тоже дубовый, резной, очень красивый.
<…>
В начале апреля 1924 года А. В. Луначарский с Н. Розенель переехали в Денежный переулок. Я тогда еще жила на мансарде. Они переехали совершенно неожиданно утром и предложили мне в тот же день перебраться в освобождаемую ими квартиру на Мясницкой улице, 17. Я набралась храбрости и зашла в бывший мой кабинет, где находились А. В. Луначарский с Н. Розенель. Они сидели за письменным столом, на котором стояла большая плетеная корзинка со свежей клубникой. Из-за разрухи я уже несколько лет не видела клубники. А тут целая корзинка, да еще в апреле месяце! Я тогда была уже в положении, на третьем месяце беременности, и, конечно, я жадно посмотрела на клубнику. Но меня встретили недоброжелательные взгляды, сесть мне не предложили. Мотивируя своим плохим самочувствием, я попросила Анатолия Васильевича отложить мой переезд на следующий день. Он разрешил. Но его решение разозлило Розенель, она начала кричать на него и на меня, схватила корзинку с клубникой и бросила ее в стену, где в дверях стояла я. Я выскочила из кабинета и расплакалась.
Когда мы переехали в коммуналку на Мясницкую, 17, то соседи только и рассказывали о скандалах Луначарского и Розенель. Мы на своем опыте убедились, что, очевидно, бросать посуду в стены было излюбленным ее занятием. Сколько мы ни ремонтировали гостиную в квартире на Мясницкой, никак не могли ликвидировать жирное пятно на стене. Клеили новые обои, а оно опять появлялось. Мы не могли понять, в чем дело. И тогда соседи нам рассказали, что в одной из ссор Розенель бросила в стену тарелку с котлетами. С тех пор это пятно не пропадает, хотя они его сами заклеивали обоями, но вывести не смогли и повесили на это место картину. Так же поступили и мы.
Так окончилась «эпопея» с выселением Неофилологической библиотеки и меня с Денежного переулка. Безусловно, переехав в Исторический музей, Библиотека только выиграла. Я знаю, что А. В. Луначарский за наше выселение получил выговор по линии ЦК ВКП(б). Саму квартиру, включая и мансарду, быстро отремонтировали, лифт и отопление восстановили. Получая мебель для Библиотеки на складе реквизированной государством мебели в особняке фон Мекк на Новой Басманной, я часто встречала Розенель, которая выбирала там мебель для своей квартиры. В настоящее время в бывшем библиотечном помещении в Денежном переулке находится мемориальный музей-квартира А. В. Луначарского.
<…>
30 марта 1930 года состоялось торжественное заседание, посвященное открытию Библиотеки в новом помещении.
Пришло много читателей и приглашенных, что наглядно подтверждало огромный интерес московской интеллигенции к нашей Библиотеке, а для меня — «к моей Библиотеке». Все радовались, поздравляли меня. Пришло и начальство — новый заведующий Главнаукой И. К. Луппол, с которым мы с Василием Николаевичем вместе отдыхали в Гаспре и Узком и были в дружеских отношениях. Это был очень интересный человек, любивший, как и я, Париж и много интересного рассказывавший об этом городе. Ждали А. В. Луначарского, но он в последний момент прислал записку, что прийти не сможет:
«30.III.1930
Дорогие товарищи, на сегодня внезапно оказалась назначенной очень важная государственная комиссия. Я думал, что заседание кончится довольно скоро. Но это не так. Вот почему я, к сожалению, не могу быть на
В. Торжестве.
Желаю искренне процветания Библиотеки. Непременно посещу ее на днях и подробно с ней ознакомлюсь.
Член президиума ЦИК Академик Луначарский.»
Пришла и большая группа издательских работников во главе с директором Госиздата А. В. Халатовым. Торжественное заседание открыл И. К. Луппол. Я сделала доклад о деятельности Библиотеки и перспективах ее развития. Было много выступавших. В целом Торжественное заседание явилось важным шагом к дальнейшему нашему развитию.
<…>
В конце 1950-х годов на даче начались большие изменения. Мы построили маленький дом в глубине участка, где «нога человеческая не ступала», и Василий Николаевич, я и Адриан переехали в него. В декабре 1960 года отпраздновали новоселье и почувствовали радость самостоятельной жизни. А в 1964 году мы переехали в Москве в отдельную квартиру в новом доме в Большевистском (ныне Гусятниковом) переулке рядом с Чистыми прудами. Конечно, были рады. 40 лет мы по вине А. В. Луначарского прожили в коммунальной квартире на Мясницкой улице. Но, когда переехали в новый дом, вначале пожалели: не было ни высоких потолков, ни больших комнат, как в дореволюционном доме на Мясницкой улице. Однако чувство самостоятельности затмило все.
- Государственная академия художественных наук. ↩
