Западно–европейское рабочее движение представляет нам любопытнейшие и новые комбинации. Самый многочисленный и стройный отряд международной социалистической партии, — Германская социал демократия, наживая, по выражению Энгельса, розовые щеки в атмосфере легальности и парламентаризма, неожиданно для многих убедилась, что на пути постоянных избирательных успехов ее ожидает не спокойная и уверенная «эволюция» в главенствующую партию, а злая старуха диалектика с её революционными сюрпризами. Легальная борьба грозит превратиться в собственную противоположность, попустительство юнкерско–полицейского государства и буржуазии, того и гляди, сменится провоцирующей дерзостью и крутыми мерами.
Если парламент, это орудие уравнения и взаимоприспособления отдельных разноречивых интересов разношерстных групп буржуазного общества, начнет переходить в руки пролетариата и обращаться в этих руках в петлю для буржуазного общества, — это последнее естественно выбросит всю свою легальность к чёрту и поставит всё на карту, чтобы показать «черни» её настоящее место.
И Германская социаль–демократия стремилась найти средства борьбы, которые показали бы, что её реальная сила в обществе, по меньшей мере, не ниже её парламентского значения. И тут массовая политическая стачка, — это специально–пролетарское оружие, выдвинулась сама собою. Но массовую политическую стачку партия, как таковая (400.000 зарегистрированных членов), не в состоянии провести, и она естественно искала союзника в мощно расцветших к этому времени профессиональных союзах (1½ миллиона членов). Пока партия жила–была в атмосфере мирного парламентаризма, у неё установился такой взгляд на профессиональные союзы и на партию: партия представляет организацию пролетарского класса в его целом, она преследует общеклассовую цель: завоевание власти (или отстаивание и расширение свобод, как путь) и переход к социализму.
Профессиональные же союзы отражают частные профессиональные интересы рабочих, их цель — отстаивать рабочего от эксплуататорских поползновений предпринимателей, завоевывать кое–какие облегчения, сокращение рабочего дня, увеличение платы. Это почтенно и необходимо, но к социализму имеет лишь косвенное отношение. Общее положение, что в члены профессиональных союзов должны приниматься все желающие рабочие, безотносительно к их партийным воззрениям — неоспоримо, но при несколько равнодушном отношении «политиков», ортодоксальных, революционных марксистов к делу социалистической пропаганды в недрах профессиональных союзов, — на поверку оказалось, что там свили гнездо и прочно укоренились оппортунисты, в роде Легина, с истинно–кадетским упорством цепляющиеся за легальность и имеющие дерзость прикрываться при этом именами великих революционеров Маркса и Энгельса. Нельзя не приветствовать новых резолюций Мангеймского партейтага, которые мы, кстати, приводим:
«Профессиональные союзы совершенно необходимы для поднятия классового положения рабочих в буржуазном обществе. Они не менее необходимы, чем социал–демократическая партия, которая борется за политическое равноправие рабочего класса с другими классами общества и вообще за подъем политического положения рабочего класса. Рядом с этой ближайшей задачей партия борется за освобождение рабочего класса от всякой эксплуатации посредством уничтожения системы найма и организации производства и обмена на основах социального равенства, т. е. социалистического общества. Эту цель должны преследовать также рабочие — члены профессиональных союзов, сознающие свои классовые интересы.
Обе организации (профессиональная и политическая) должны, поэтому, входить друг с другом в соглашения и взаимно поддерживать друг друга».
В высшей степени отрадно, что в этой резолюции с полной ясностью указано, что союзы, или синдикаты — суть организации социалистические, преследующие не только цели чисто экономические, но революционные в политическом и социальном смысле. Но тем печальнее, что эта новая почетная роль отводится партией профессиональным союзам в такой момент, когда они отравлены ядом опортунизма, когда они способны тянуть партию в болото и сумели привить самому Бебелю такую дозу осмотрительности и трезвости, что наши русские кадеты не могли не проявить на страницах «Речи» и «Товарищ» сдержанного ликования.
Совсем иначе обстоит дело во Франции и Италии. Там рабочие синдикаты в большинстве проникнуты неудержимым революционным духом и представляют собою надежную опору для социальной революции и сильнейшее противоядие против пошлостей министериализма и пагубного влияния мелко–буржуазных избирателей, волнами приливающих к социалистическим урнам и развращающих правое крыло социалистов в конец.
Обрушиваясь на социалистический реформизм во имя социальной революции, на безобразное преувеличение роли депутатов в стенах парламента, — во имя революционной борьбы самих масс, теоретики синдикализма не без основания выдвигают своим девизом слова: «назад к Марксу!»
Когда они напоминают о значении сознательности и насилия в истории, опираясь на Маркса и правильно интерпретируя его историческую философию, столь же научную, как и глубоко революционную, глубоко активную; когда они указывают на то, ч о социальная революция есть не только политическая, но и техническая задача — насадить новое производство, которую могут выполнить лишь конфедерации рабочих синдикатов, они освежают и очищают марксистскую мысль, приближая ее к её светлым первоисточникам.
Период затишья отучил социалистов (и не исключительно только «правого крыла») от мысли о революционном наступательном образе действий. Но необходимость революционно обороняться против покушений на парламент, стихийно выдвигает вновь на первый план боевые вопросы, и тут молодые и смелые теоретики революционного синдикализма сыграют свою роль.
Но приходится уже скептически поморщиться, читая тирады теоретиков синдикализма, Лагардела и Лабриолы, этих типичных интеллигентов, против влияния интеллигенции на рабочие массы, читая их гимны в честь мозолистого кулака. Это так… не умно! И так… надоело! Что политиканы, вроде Милльерана, выброшенного уже из партии, или Турати, которого недурно было бы тоже выбросить, развращают (насколько могут) рабочие массы, это верно, но делать из этого сальто–мортале к осуждению всей интеллигенции, забывая о собственной принадлежности к ней, это давно уже стало просто смешным. Но не будем слишком строго относиться к этой черточке теоретиков синдикализма. Тут сквозит известная обида. Издавна обиженные апеллируют к мозолистому кулаку против «дурных пастырей». Ta же обида привела к тому же приему даже нашего маститого «рабочего» Плеханова.
Но помимо того, в теориях революционного синдикализма, как они развиваются теперь, коренятся настоящие ереси, ереси опасные. В Италии, на недавно состоявшемся партийном съезде все три фракции социализма (реформисты, интегралисты (Ферри) и синдикалисты) ломали копья. Характеризуя свою позицию, вождь синдикалистов Артур Лабриола указал, как на источник для ознакомления с точкой зрения своей фракции, на свою книгу: «Il riformismo е la riyoluzione sociale».
Книга заметно проникнута анархической ненавистью к государству. Лабриола, забывая весь свой марксизм, чисто по–анархистски, наивно приравнивает коллективизм к государственному социализму, он пугается перспективы широкой и централизованной национальной или даже интернациональной организации труда. Необходимую при такой организации центральную администрацию, демократически избранную, с строго определенными полномочиями, находящуюся под постоянным контролем народа, он упорно называет государственною властью и боится нового рабства людей по отношению к ней. Лабриола совершенно забывает, что государство есть организация классового господства, и что там, где нет места различию классов, не может быть места и «власти». А между тем посмотрите — какие печальные результаты вытекают из этого страха перед централизацией, т. е. перед широкой и совершенной организацией труда.
Лабриола изо всех сил старается доказать, будто мысль о коллективизме была совершенно чужда Марксу. По его толкованию, социализм для Маркса предполагает только устранение прибавочной ценности и эксплуатации человека человеком. Какие формы примет трудовая организация, это де для Маркса безразлично. Выходит, что идеалы Прудона с его единичными самостоятельными производителями при отсутствии наемного труда, вполне укладываются в Марксизм.
Понятно, что антигосударственник Лабриола отвергает идею завоевания государственной власти пролетариатом, отвергает важную переходную роль пролетарского революционного временного правительства. Но он не может не сознавать, что в революционную эпоху окончательная борьба с централизованном буржуазным государством может вестись с шансами на победу только сплоченной централизованной и дисциплинированной пролетарской армией. Поэтому Лабриола, опираясь на свое вышеизложенное понимание социализма, рисует такую перспективу: отдельные наилучше организованные и наиболее богатые синдикаты арендуют промышленные предприятия у капиталистов; за ними следуют всё расширяющимся потоком и другие; когда налицо будет иметься достаточная опора, синдикаты–арендаторы революционным путем откажут капиталистам в платеже аренды и окажутся единственными господами в промышленности. И такой умный человек, как Лабриола, не находит другой гарантии против обращения передовых синдикатов таким путем в аристократические кооперативы замкнутые кружки, при благоприятных обстоятельствах готовые даже принанять работничков, — кроме голословного утверждения, что синдикат такая демократическая вещь… что замкнутость им принципиально ненавистна, и тому подобных недостойных марксиста фраз.
Но допустим даже, что наемный труд и эксплуатация человека не расцветут вновь, и в этом случае Лабриола подменяет социализм половинчатым кооператизмом. Мы будем иметь перед собою целый ряд самостоятельно производящих кооперативов, которые будут обмениваться между собою с сохранением рынка и денег; об этом Лабриола упоминает особо. Как избегнуть при таких условиях перепроизводства одних продуктов, недопроизводства других, как избегнуть тех жестоких стихийных средств, которыми рынок регулирует производство, т. е. разорение одних производителей и обогащение других, — неизвестно. Вся сокрушительная критика, которую Энгельс обрушил на Прудона в предисловии к «нищете философии», целиком применима к построению Лабриолы. Разорение одних кооперативов и стремительное обогащение других при наличности рынка и свободной конкуренции — неизбежно. А потому неизбежно и взаимное озлобление, быть может, войны и т. д. Попутно Лабриола договаривается до истинно чудовищных теоретических положений; как например, он утверждает, что не будь государства, будь буржуазное общество предоставлено самому себе, оно естественно урегулировалось бы и эксплуатация в нём исчезла бы, вследствие… постепенного падения % предпринимательской прибыли!!
А между тем ради этого более чем сомнительного идеала, в результате этой ребячески–наивной боязни перед властью Лабриола подтачивает пролетарскую дисциплину и то органическое стремление пролетариата к возможно более широким и законченным организациям, которое служит лучшей гарантией победы рабочего класса над его врагами.
Надо надеяться, что свежее и сильное рабочее движение, идущее под флагом синдикализма, сумеет очистить теории своих вождей и придет к целостному и гармоничному истинно–марксистскому мировоззрению, а также и к соответственной многосторонней тактике.
Не мешает отметить, что, несмотря на всю свою односторонность, теоретики революционного синдикализма не отвергают начисто парламентской борьбы и в своей оценке парламентаризма стоят ближе к истинному марксизму, чем социалистические парламентские кретины.
А. Луначарский.
